Не все трупы неподвижны
Шрифт:
— Я не инвалид, — мрачно вставляю я. — Мне просто нужно немного времени, чтобы восстановиться.
— Ну, конечно, дорогой, — соглашается Марина. — В Лурде зарегистрированы семь тысяч случаев чудесного исцеления. По-моему, тебе как раз туда.
— Может, лучше в Египет? Тоже загадочное место, — предлагаю я альтернативу, но Марина презрительно кривится.
— Не выдумывай! В Египте лишь жара и пирамиды. К тому же все египтяне клянчат у туристов деньги. Все поголовно: от арабчат до верблюдов.
— Ну, ладно, бог с ним, с Египтом, — разочарованно вздыхаю я. — А что конкретно тебе
Марина восклицает:
— О, она была так бегайстерн! [1]
— Чем же она была так воодушевлена и почему они вообще туда попёрлись? — кисло спрашиваю я, нанизывая на вилку первый, самый аппетитный мант. Пора кормить организм, хоть он того и не заслуживает. Сильно подвёл меня год назад.
— Себастьян занемог. Что-то со спиной. Ни согнуться, ни разогнуться, ни повернуться. Врачи толком сделать ничего не могли, вот Лиза и повезла его в Лурд. Ей одна знакомая посоветовала. Да ты её тоже знаешь. Это Майя — подруга комиссара Уля.
1
От begeistern — воодушевлять, вдохновлять, восхищать (нем.).
Киваю. Я помню Майю. Ещё бы! Чёрная, как автопокрышка, плоская, как школьная тетрадь, женщина. Жертва солярия.
— Лиза долго не раздумывала. Просто посадила Себастьяна в свою «Мазду» и поехала. Когда они добрались до Лурда, то остановились в первом попавшемся отеле. Отелей там множество. На любой кошелёк.
— И что?
— Что-что! Они сходили в церковь, помолились за здоровье Себастьяна, поставили свечки, набрали воды из источника. Теперь Лиза эту воду по капле добавляет во всё, что готовит: в суп, чай, кофе. Жалеет, что мало взяли.
— А Себастьян?
— В том-то и штука — Себастьяну стало лучше! Теперь Лиза снова собирается в Лурд следующей зимой. Помолиться, свечи поставить, воды набрать. И мне говорит: «Свози своего туда тоже. Хуже точно не будет».
Пожимаю плечами. Машинально барабаню кончиками пальцев по столу. На моём тайном языке это означает: «Ну что ж, Лурд так Лурд».
После обеда едем с Мариной в АРГ. Вернее, я еду, а она меня везёт на нашем стареньком «Форде». У меня термин (ударение на последний слог). В детстве мама учила, что есть волшебное слово, которое открывает любые двери: «пожалуйста». В Германии я прибавил ещё слово «термин». Если у тебя есть термин, двери тоже открываются.
Кто не знает: АРГ — это такое строгое учреждение, которое обеспечивает жителей Нашего Городка работой или платит пособие нетрудоспособным бедолагам вроде меня. Мой социальный работник фрау Адамс направила меня на медицинское обследование, чтобы точнее знать, где я могу пригодиться германской экономике. Для таких дел у АРГ есть свой врач — доктор с некрасивой фамилией Котц (блевотина). Вот к нему-то меня Марина и везёт.
На душе тяжело. Куда меня загонит этот самый доктор Котц? Мыть туалеты на автобанах? Чтобы отвлечься от чёрных мыслей, смотрю в окошко, считаю прохожих. Я читал, что немцы стремительно стареют. Молодёжи всё меньше, пенсионеров всё
— Халло!
— Халло!
Герр Блевотина оказывается человеком кинематографических размеров. Будто два мужика в одном костюме. Врач добродушно задает мне несколько вопросов, ответы на которые прилежно записывает медсестра в белом халатике и оранжевых колготках. Для осмотра моих боевых сил мне не нужно даже раздеваться. Последний вопрос доктора: «Вы не будете против того, чтобы просто ставить печати на бумагу?» Я неуверенно киваю. Вообще-то в жизни всегда есть место подвигу. Через десять минут обследования Котц выносит свой вердикт:
— Лёгкий сидячий труд в бюро не более трёх-четырёх часов в день и чюсс!
— Чюсс!
Я облегчённо вздыхаю. Пусть теперь у фрау Адамс голова болит, где найти для меня такую халявную работу.
Возвращаемся домой. На кухне орёт радио. Энджи Мэттсон, «Ураган». Лукас, лежа на полу перед телевизором с огромным пакетом чипсов, натужно кашляет. Наш малыш где-то простыл и второй день сидит дома.
— Лукас! Немедленно встань с холодного пола! — раздражается Марина, едва войдя в зал. — И чипсы не рассыпь! Почему тебе нужно говорить об этом тысячу раз?
— Потому что, — загадочно отвечает ребёнок, не двигаясь. — А где вы были?
У Лукаса есть одна очень неприятная для любого взрослого черта. Он непременно хочет знать, куда ты ходил, с кем виделся, кто тебе звонил, что ты купил, сколько заплатил и так далее до бесконечности. Впрочем, я быстро научился преодолевать любопытство отрока. Надеюсь, с пользой для своих нервов. Ведь всё, что ты можешь преодолеть, делает тебя сильнее.
— В Караганде, — торжественно даю я исчерпывающий ответ. Лукас уже знает, что дальше задавать вопросы бессмысленно.
— Ладно, мальчики, не ссорьтесь, — говорит Марина, раскладывая гладильную доску. — Занимайтесь своими делами, а я сейчас быстренько гладану бельё и буду готовить ужин.
Вот и славно. Веду себя к компьютеру, однако истошный вой сирены за окнами отвлекает нас от домашних хлопот.
— Что это? — удивляется Марина.
Лукас бросается к окну.
— Пожарная машина, мама! У нас во дворе!
— Мы горим? — спокойно спрашивает Марина.
Я нюхаю воздух. Дымом не пахнет.
— Может, это учения? — задаю вопрос.
— Пожарники заходят в наш подъезд, — информирует Лукас, прижав нос к стеклу.
Значит, действительно что-то случилось. В Нашем Городке пожарные просто так не приезжают.
Лукас выскакивает в подъезд. Я тащу себя следом за ним. Марина остаётся дома. Ей ещё нужно перегладить кучу белья.
На лестничной клетке слышны тяжёлые шаги. Это пожарные поднимаются вверх. Мы с Лукасом ждём их возле своих дверей. Наша соседка — фрау Краус — на лестнице не показывается. Ей уже за девяносто, она плохо видит и слышит. А вот и двое серьёзных униформированных мужчин в сопровождении нашей старшей по дому фрау Томас. Когда они вступают на нашу площадку, до меня наконец-то доходит, что пожарные идут к соседке.