Не вся la vie
Шрифт:
Приехала на дачу с газетой. Хотела сразу отдать, но забегалась – разгружала сумки, стирала белье. Наступил вечер. Мама стала топить печку – было еще прохладно. Я случайно заметила, как она бросает мой портрет в огонь.
– Мама, как ты могла? Там же я, – закричала я.
– Где? – удивилась мама. – Это старая газета, я ее уже прочла.
– Там я такая красивая. – Я чуть не плакала. Родная мать, вместо того чтобы сохранить газету и показывать ее всем соседям, топит моей физиономией печку.
– Тебя там не было, я бы заметила, – уверенно сказала она.
Я начинаю рассказывать, что на третьей странице, справа, внизу, была я.
– Нет, Машенька, ты у меня, конечно, красавица, но
Хотя она имеет на это право. Мама была на восьмом месяце беременности. Училась, подрабатывала. Бабушка – мамина мама – жила в другом городе, должна была приехать через месяц. Мама поехала в библиотеку – сдавать книжки, а попала в роддом. Неожиданно, в автобусе, начались схватки. Мама пересела на другой автобус и доехала до роддома. Я родилась экстренно – за два часа. Мама дважды испытала шок. Первый раз – когда увидела, что вместо ребенка на руке акушерки лежит что-то белое. Как кокон или огромная медуза.
– Кто это? – закричала мама.
– Дура, успокойся, дочка у тебя в рубашке родилась, – сказала акушерка и шлепнула медузой в таз. На ладони лежал вполне нормальный младенец.
– А где ноги? – спросила акушерку мама. Она, видите ли, ручки увидела, а ножки – нет.
– Что ж такая неугомонная, – рассердилась акушерка. – И ножки, и ручки. Девочка – красавица.
– А пальчики? – Мама все никак не верила, что эта медуза, которую она увидела в первое мгновение после родов, может иметь человеческий облик.
Мама успокоилась и легла. И вдруг в окне увидела чье-то страшное лицо и руки. Появилось и пропало.
– Кто это? – опять закричала мама.
– Где? – спросила акушерка.
– Там, в окне, – показала мама.
– Успокойся. Второй этаж. Дождь идет. Давай послед рожать, – сказала акушерка.
Мама потужилась и опять посмотрела в окно. В окне она увидела свою маму, мою бабушку. Зажмурилась, решив, что сошла с ума. Опять открыла глаза – мать из окна не пропадала.
– Вон, там моя мама, – закричала она.
– Где? – Акушерка оглянулась и опять никого не увидела.
– Там, в окне. Мама.
– Какая мама? Ты стала мамой. Вот твоя дочка. – Акушерка положила меня маме на живот.
– Да подождите вы, – сказала мама. – И вообще, холодно здесь. Она не простудится?
– Кто?
– Дочка.
– Ладно, – выдохнула акушерка, решив, что у роженицы не все в порядке с головой от счастья.
Оказалось, что в окне действительно была моя бабушка. Ей приснился странный сон – про рыб и медуз. Утром бабушка купила билет на самолет и прилетела в Москву. Только ее не пустили. Но бабушка залезла на козырек крыши и махала маме руками – мол, я здесь. Дождь, правда, шел, и она поскальзывалась и падала. Поэтому меня в честь бабушки и назвали.
Я думала, что одна такая дурная. В том смысле, что с мамой так разговариваю. Оказалось, нет.
У нас с мужем есть общая близкая подруга – Соня. Она старше меня на десять лет. Большая начальница и большая умница. Подчиненные ее боятся, потому что Соня не прощает скудость ума в сочетании с дешевым апломбом. Соня не просто журналист, она аналитик, переговорщик, креативщик, экономист, пиарщик и еще бог знает кто. Она все знает про экономические форумы, совещания на высшем уровне, бэкграунды… При этом я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что Соня общается со мной на равных. То есть она рассказывает мне про свою работу так, как рассказывает моему мужу. Он-то в этом все понимает. А я? Хотя очень приятно. Мне кажется, что я тоже такая умная – как Соня. Как-то мы сидели с Соней и ее мамой в кафе. Сонина мама – тонкая, чуткая, образованнейшая женщина. Соня рассказывала мне про очередное политическое заявление, на которое среагировал ее начальник. И как начальнику от этого поплохело, и как он попросил Соню узнать, что там к чему и откуда ноги растут. И как она позвонила своему знакомому, а тот ей сказал, откуда слив, и так далее. Я уже в середине рассказа потеряла нить, но продолжала внимательно слушать. Потому что не могла признаться ей в том, что ничего, ну ни-че-гошеньки не понимаю. Соня сыпала фамилиями и фактами из недавней истории.
– Так вот, Иванов… – рассказывала она.
Меня примирила с действительностью Сонина мама. Точнее, даже спасла. Я поняла, что мамы – они у всех мамы.
– Какой Иванов? – спросила Сонина мама. – Который был министром?
– Да, – ответила Соня.
– А его разве сняли?
– Да, мама, он теперь вице-премьер, – раздраженно объяснила Соня.
– Да что ты? Неужели? А кто теперь в МИДе?
– Ма-а-а-ма!
– Нет, ну мне интересно. Это такой лысоватый?
– Нет, мама, он не лысый.
– Ой, а какой тогда? Ты про какого говоришь?
– Ма-а-а-ма!
– А что я такого спросила? Я, между прочим, новости тоже смотрю, – обиделась Сонина мама.
– Мама, Иванов, который был министром обороны. Теперь он вице-премьер. Бывший кагэбэшник. Преемник.
– Боже, как же он в МИДе работал после КГБ? Он мне всегда нравился. Такой интеллигентный с виду. И голос приятный. Ну надо же. А преемник в каком смысле?
– Ма-а-а-ма! Вот возьми меню и выбери, что ты будешь – паннакоту или сорбет. – Соне не терпелось рассказать мне конец истории. Я ей так и не призналась, что тоже не отличаю одного Иванова от другого и маму очень понимаю.
– А сорбет – это щербет? – спросила Сонина мама.
– Ма-а-а-ма!
Мы заказали десерт.
– Съешь у меня ягодку. Смотри, черничка. – Мама взяла ложечку, зацепила черничину и поднесла к Сониному рту.
– Мама, у меня свои ягоды есть. Зачем мне твоя черника? – отпихнулась от ложки Соня.
– Ну ладно. Не хочешь, не надо. А клубничку?
После этого мне с Соней легче стало разговаривать.
Я, чтобы не чувствовать себя тупой, представляла, как она отпихивается от маминой ложки. И сразу на душе тепло становилось.
Мусор у нас в деревне все жгут в овраге. Овраг неглубокий, через дорогу. Граничит с забором пионерлагеря. Отец пошел жечь мусор и не затушил. Было жарко, трава загорелась. В общем, тушили всем поселком с привлечением пионеров. Пока тушили, Райку вспоминали.
Райкин дом стоял на соседней улице. Дом ей достался от мужа, которого она давно бросила. Или он ее, как считают в деревне.
Райка – женщина еще молодая, чуть за сорок, сын у нее – взрослый. На дачу они приезжали по очереди – сын гулянки с друзьями устраивал, Райка с подругами расслаблялась. И решила Райка по весне баню построить – чтобы маску медовую сделать, чай травяной попить, а не только винище хлестать. Наняла бригаду молдаван, как водится, с бригадиром Витьком. Слово за слово, проект, фундамент, стройматериалы, – у Райки с Витьком роман случился. Сына с подружками она от дачи отлучила, а поселила в доме своего распрекрасного молдаванина. Строительство бани зависло на стадии фундамента. Молдаванин на другие объекты стал ездить, но возвращался к ней, к Райке. Жил он там, в общем. Райка была счастлива. Весь участок завален стройматериалами, мусором, бревна валяются, тележки громоздятся, а она счастлива. Райка на неделе в Москве жила, только на выходные приезжала. Ей уже и одна соседка, и другая сказали, что, мол, гони своего Витька в шею – он и цемент Райкин уже оприходовал на другом объекте, и бревна туда отвез, и не один тут живет… А Райке все нипочем. Решила, что соседки от зависти поклеп на ее молдаванина наводят.