Не введи во искушение
Шрифт:
Смеялись те, что унесли курицу, смеялись выгружавшиеся из эшелона, смеялся Шандыба, только несчастный торговец, безнадёжно опустив руки, стоял по щиколотку в луже...
Свёл Ванька Воронка, вынес седло с войлочной поповой, накинул коню на спину, подтянул подпругу. Хотелось есть. Иван вытащил из торбы четвертинку сала и засохшую лепёшку, принялся жевать. Тут раздалось:
— По коням!
Так и не поев, Шандыба очутился в седле. Разобравшись по трое, казаки выехали на большак, что вёл к Замостью.
По правую руку остался Владимир-Волынский. Над городом высилась соборная
У редкого казака баз душу не радует: одна-две лошади, коров несколько, а что до птицы, так её по двору несчётно бродит. А тут давеча в крик пан ударился: курицу унесли. Ещё самую малость — и заплакал бы пан...
Шандыба про курицу вспомнил, снова есть захотел. Достал сало, хлеб, принялся жевать. Видать, смачно ел, Сёмка тоже к торбе потянулся. Сказал, повернувшись к Шандыбе вполоборота:
— Ты, Ванька, на меня зла не держи. Я про Варьку так, для красного словца приплёл.
— Вдругорядь гавкнешь, не посмотрю, что станишник.
— Хочешь, у меня сомятина вяленая есть.
— Катись ты со своей сомятиной.
Долго ехали молча. Дорога вела вдоль реки: то подходила к самому берегу, то удалялась.
— Ноне самое время рыбное, жир нагуливать в зиму, — заметил Иван.
Семён не ответил. Чуть погодя сказал:
— Я прошлым месяцем в станичном правлении сидельцем отбывал и слышал, как атаман гутарил, будто в нашем десятом Донском полковником Краснов.
— Брешет. Полковник Краснов Ермака Тимофеевича полком командует где-то у китайской земли. Я его самолично из Вёшек в Миллерово доставил.
— Да нам всё одно, хуч поп, хуч попадья.
— По мне бы, лучше попадья. Слушай, Сёмка, а отчего попадьи всегда в теле? У нашего батюшки вон какая задастая.
— Так то у нашего, а я вот в Мечетке был, так там худющая, одни мослы. — Семён на Шандыбу посмотрел. — Что ты, Ванька, о попадье речь завёл?
— Я? Ты попервах начал. А бабы они и есть бабы.
— Эх, отслужу, приведу в курень казачку, да поядрёней... Я бы её что ту кобылицу объездил.
— Норовистая скинет, да ещё лягнёт.
— Обратаю.
— Ну-ну.
С головы колонны урядник голос подал:
— Песельники!
— Семён, это по твоей части.
Сёмка, что петушок на заборе, встрепенулся.
— За-певай! — крикнул урядник.
Ехали казаки С Дона до дому,довёл Сёмка, и тут же десяток глоток с присвистом подхватили:
Подманулы Галю, Забрали с собою...Телефонограмму из штаба о своём новом назначении Краснов воспринял как должное. За два года службы в Семиречье он дважды исполнял обязанности командира бригады. Командиром полка Краснов слыл суровым и педантичным, требовал от подчинённых точного выполнения своих указаний, соблюдения расписания строевых и учебных занятий. Его 1-й Сибирский казачий полк имени Ермака Тимофеевича на смотрах обычно занимал первые места и удостаивался самых высоких похвал. Дважды в год приезжала от штаба войск Семиреченской области комиссия для проверки полка в целом и подготовки личного состава...
Поэтому перевод в Замостье Краснов воспринял как явление закономерное, тем паче ему ранее это было обещано. Конечно, Замостье не Петербург и не Москва, но всё-таки не Азия. Там, в Джирекенте, в первые месяцы Краснову было особенно трудно. Полковые учения, плац, верховая езда, джигитовка. Конные марши к границе с Монголией. Леса и сопки. Походные биваки у слияния Аргуни с Шилкой. Штабное учение у Онона. Полковнику Краснову не раз приходила мысль, что где-то здесь, у голубых вод Онона, собирал курултай [2] великий Чингизхан и здесь родилась у него дерзкая мысль о покорении мира...
2
Курултай — съезд, общее собрание у некоторых монгольских и тюркских народов.
В Джирекенте всё общение супругов Красновых ограничивалось офицерским собранием. Лидия Фёдоровна скучала по столице, и Пётр Николаевич отправил её домой. После отъезда жены Краснов всё свободное от службы время уделял литературе. Подшучивал над собой: придёт время — все наброски дозреют... К моменту, когда предстояло оставить полк, Краснов успел напечатать несколько рассказов. Публикациям он счёт не вёл.
Краснов никогда не задумывался на тем, всё ли, что выходит из-под его пера, заслуживает внимания? Он был убеждён твёрдо: коли печатают, значит, должны читать. А потребность писать захватывала.
Наконец, настал день и час, когда полковник Пётр Краснов, распрощавшись с полком, сел в вагон. Покидал Джирекент со сложным чувством. И не потому, что предстояло начинать новую службу. 10-й Донской казачий полк он знал, общался с прежним его командиром и некоторыми офицерами. Да и казаки были в основном с верхних станиц, к ним Краснов питал тёплые чувства ещё со времён, когда был адъютантом командира полка атаманцев.
В последнее время Пётр Краснов чувствовал, что в мире зреет военный взрыв. Грядёт война, и будет она мировой. Сложилось противостояние сил. С одной стороны Англия, Франция и с ними Россия, с другой — Германия и Австро-Венгрия, к ним уж непременно привяжется Турция.