Не выходя из боя
Шрифт:
Характеристики краткие, заранее продуманные. Впечатление они производили — Мильский это понимал. Смутил его только Валентинов, который в конце разговора вплотную подошел к нему, притянул за лацкан пиджака и сказал тихо, но внятно:
— Смотри, старик, я Самару знаю хорошо. Не напутай…
И от этих слов, и еще от того, что в зрачках Валентинова заходили белые сполохи, Мильский почувствовал себя неважно.
Впрочем, едва выйдя из «бюро» на улицу, он тут же успокоился.
— Сопляк! Скотина румяная… — бормотал он. — Вот и работай с этими свиньями…
И он опасливо
Беспокоился Мильский, как оказалось, зря. Его слова и письменные отчеты вызывали доверие. На резидентуру «Барнаба» была сделана крупная ставка. Мильский был передан полковнику Богатову, по указанию которого неоднократно ездил в Берлин, разыскивал немецких специалистов и рабочих, вернувшихся из СССР или приезжающих в отпуск, собирал через них нужные для англичан сведения. Перед отъездом по требованию Валентинова он написал тайнописью письма для своих «друзей» в России. Кто будет связным и повезет его письма в Самару, он не знал.
Есть идея
В Самаре январь удался на славу: снег выпал еще в декабре — обильный и пушистый. Волга стала тоже в декабре, и из окна своего кабинета Вершинин видел, как мужики села Рождествено, лихо настегивая своих лошадок, едут на базар.
Как переменилась жизнь за каких-то шесть-семь лет! Вершинин помнил голодный двадцать первый год, когда ему как представителю ВЧК приходилось работать в комиссиях по борьбе с голодом, тифом, холерой. Враг тогда злобствовал особо яростно.
«Конец Советам» — эти слова были на устах белоэмигрантов и их покровителей, этого ждала поднимающая голову внутренняя контрреволюция.
Вершинин вспомнил разгром антисоветской организации в Самаре и Бузулуке, руководимой Шведковским. Ее члены — бывшие офицеры, кулацкие сынки — собирались под видом кружка по изучению эсперанто, собирали оружие, готовились к мятежу. Сколько сил и энергии пришлось тогда потратить, чтобы расплести этот запутанный клубок.
Силы Вершинину и его товарищам давала уверенность в правоте своего дела, вера в то, что пройдут годы и заживет страна спокойно и счастливо, а он, Вершинин, снова пойдет на свой родной Трубочный завод, где мальчишкой начинал токарем. Иногда он видел эти далекие годы даже во сне и, проснувшись, почти до боли ощущал желание пойти по гудку на завод.
Но шло время, и Вершинин понимал, что пора, о которой он мечтал, отодвигается на неопределенное время. И ему, начальнику отдела ОГПУ, это было известно лучше, чем кому другому. Снова поднимала голову внутренняя контрреволюция, чувствуя открытую поддержку правящих империалистических кругов за рубежом.
Поволжье в планах врагов занимало не последнее место. За кордоном не забывали последние кулацкие восстания в деревне, тайные общества в городах. И, как показывали факты, пытались найти новую почву для своей деятельности.
Вот и сейчас Москва сообщила, что в Варшаве создана резидентура английской разведки, которую возглавил Сергей Валентинов, по кличке «Доктор», бывший белогвардейский офицер, деникинец. Резидентура нацелена на среднее Поволжье, в частности на Самару, откуда родом и сам Валентинов. В сообщении Москвы особо подчеркивалась роль некоего Мильского, бывшего самарского служащего, который остался в Польше и, видимо, сумел оставить в городе какие-то связи.
Это для Москвы Мильский был «некий», в Самарском ОГПУ его знали и в свое время интересовались им вплотную. Вершинин дал поручение молодому учителю, бывшему чапаевцу; тот прекрасно справился с заданием: подружился с сыном Мильского, стал своим в семье, и многое о бывшем хозяине мастерской, потом совслужащем, было известно в ОГПУ.
Вершинин же способствовал поездкам Мильского в Польшу, думал, что игра только начинается. И вот такой неожиданный шаг — Мильский не вернулся в Самару…
— Николай Афанасьевич… — услышал Вершинин над ухом и сразу очнулся от задумчивости. Перед ним стоял его помощник Ильин с папкой бумаг.
— Есть ли что нового, Петр Васильевич? — спросил Вершинин. — В варшавском деле?
— Как будто бы всех проверили. Но особо нового — ничего. Валентинов действительно является уроженцем Самары, но выехал из города с родителями до революции…
— А как знакомства Мильского?
— Здесь нас могут заинтересовать прежде всего вот эти трое… — Ильин развернул бумаги. — Коротков, Клюге, Караваев. Проживают и работают они на прежних местах, наблюдение ничего интересного не дает. Правда, в поведении Короткова чувствуется некоторая нервозность.
— Может быть, почувствовал, что им заинтересовались?
— Нет, работа делается чисто, я проверял. А почему он волнуется — попытаемся установить. И вот еще что, Николай Афанасьевич, — продолжал Ильин. — Есть тут одна идея, хотел с вами посоветоваться. И Коротков, и Клюге, и Караваев, и другие знакомые Мильского под присмотром, от нас они не уйдут. А вот в Варшаве рядом с Доктором неплохо бы иметь своего человека. Ведь Москва прямо предупредила, что ее варшавский информатор сильно ограничен в действиях…
— Человека, человека… — Вершинин встал из-за стола, прошелся по комнате и остановился у окна. — Я, Петр Васильевич, об этом в последнее время не раз думал. Мильский сбежал, и все карты смешаны. Нужен нам там человек. Но кого послать?
— А вы Козырева Михаила не забыли? Того самого, которого мы Мильскому присватывали? Чапаевец, отчаянный человек.
— Так он же в свою Белоруссию уехал, так мне рассказывали.
— Правильно, уехал, учительствовать начал. А зазноба-то его — наша, самарская, тут осталась, на швейной фабрике работает. Вот он к ней и приехал и ко мне по старой памяти заходил вчера…
— Постой, постой, — оживился Вершинин. — Он же еще с сыном Мильского тогда подружился… Это, брат, мысль. Всплыви он в Варшаве да с репутацией борца с большевиками — белорусский националист, к примеру, — поляки так или иначе его к Валентинову приведут. А тут и…
— А тут и Мильский его узнает, — докончил Ильин, — и даст рекомендацию своему человеку — он там сейчас это с радостью сделает.
— Ну что ж… — Вершинин снова уселся на свое место и склонился над столом. — Мысль хорошая. Только что думает об этом сам Михаил Козырев… Мы ведь его к дьяволу в пасть… Ладно, давай его побыстрее ко мне.