Не взывай к справедливости Господа
Шрифт:
Обогащайтесь!
Назаров всей своей сущностью принадлежал к тем многочисленным представителям государства, которые, брошенный отставными коммунистами клич: «Сарынь, на кичку!», сразу не поняли. Разве так можно – не своё брать? Растерялись. А, когда сообразили, то над ними стали смеяться. Всякие азартные игры для них организовывать – «МММ» и «Селенги» устраивать, ложью обольщать, египетские пирамиды воздвигать.
Бывший авангард страны, стал самой презираемой частью общества.
По наущению заокеанских советчиков министры предавали своё государство, разоряли его в открытую.
Кирилл жил в однокомнатной, но объёмистой квартире, полученной ещё в эпоху развитого социализма, пользуясь личным знакомством с председателем жилкомхоза, с которым они в своё время вместе учились в институте. Ну и, разумеется, вместе пили прогорклый вермут, когда позволяли возможности.
Квартира ему стоила всего-навсего хорошей попойки в ресторане, что вообще не считается за взятку.
Назаров ещё в ранней молодости, кочуя по рабочим общежитиям и дешёвым гостиницам, привык непритязательно смотреть на предметы, которые в нормальных условиях составляли домашний уют и были крайне необходимы в семейной жизни, но холостяку от них одно лишь неудобство.
Наверное, поэтому его квартира всего в одну комнату казалась такой пустынной и огромной.
Из всей мебели настоящее уважение вызывал только диван красного дерева, сработанный ещё «рабами Рима». Ну, если не Рима, то русским мастеровым позапрошлого века, хитроумным столяром-краснодеревщиком, законопатившим свой талант в мореный дуб.
Как ни крути, а тот мастер, пожив на белом свете и выпив не одно ведро водки, ушёл и увёл свой талант, и земной шар ему теперь стал несокрушимым мавзолеем, из которого его уже никто и никогда не вынесет. Добрая память ему!
Диван – это лежбище с высокой, украшенной резным виноградом, спинкой. В спинке светлым озерцом поблескивало овальное зеркальце. Резные львы на подлокотниках в сладкой зевоте ощеряли крупные зубы. Пухлая кожаная обивка была настолько прочна, что на ней, кажется, можно было, не только «заниматься любовью», но и пилить дрова.
Кроме всего прочего у дивана было ещё одно существенное преимущество – он во всех ситуациях невозмутимо молчал.
Этот музейный экспонат Назаров случайно приобрёл за бесценок в комиссионном магазине, куда попал деревянный динозавр, уступив место заморской тахте, кругом опоролоненной и вялой.
Это всё равно, как сменять русскую бабу на ихнюю мамзель.
Кроме этого дредноута, в комнате стояла маленькая тумбочка с дорожным портативным телевизором на ней, в углу журнальный столик с кипой газет и два небольших овальных креслица. На полу стопками лежали груды книг умных и разных, которых теперь уже не читают, да и вряд ли когда будут читать замороченные пастухи золотых тельцов и их подпаски.
Было видно, что и хозяин сегодня редко пользовался их мудростью. Она, эта мудрость, с возрастом разъедает душу, увеличивая печаль. В самой мудрой книге человечества об этом всё сказано Экклезиастом.
Когда-то книги для Назарова были предметом гордости и самоуважения, как верные товарищи, чьё плечо всегда
Скудная обстановка, куда привёл Кирилл Галину, вызвала в ней оторопь и раздражение.
– Это всё, что ты мне можешь предложить?
– Зачем же так, Галя, моё сердце для тебя открыто, живи там, а это – он обвёл комнату рукой, – только видимость одна. – Он, смахнув на пол газеты, поставил коньяк на столик. – Давай справим твоё новоселье в моём просторном сердце, Галя!
Рюмок у него, разумеется, не было.
Пить всё больше приходилось на стороне. В одиночку заниматься делом, требующим определённого ритуала, он считал омерзительным, – это всё равно, что тешить себя мастурбацией под стёганым одеялом.
Так что один на один он с водкой не дружил, а для пива годилась и пара общепитовских гранёных стаканов, которые, использовались и под пепельницу.
Кирилл прошёл на кухню. Вытряхнув всякий мусор и обсосанные, вонючие окурки, он прополоскал стаканы, достал из холодильника сыр, нарезал тоненькими ломтиками, немного подумав, поставил на плитку чайник и вошёл в комнату, держа в руках разделочную доску с «ужином».
Его ничуть не смущал весь этот антураж.
Девицам, которых он приводил к себе, требовалось совсем другое, и спартанский быт хозяина их вовсе не интересовал, поэтому Кирилл считал вовсе не обязательным всякие приманчивые штучки – шоколад, духи, музыка, хрусталь и другая дребедень.
При желании, он всё это, включая и мягкую мебель, которая сама зазывает опрокинуться на спину, мог бы иметь без усилий. Деньги у него когда-то водились.
Инженер Назаров, прораб ответственных монтажных работ, имел высокую зарплату, плюс премиальные за досрочный ввод объекта, за выполнение плана, за высотные работы и другие не регулярные, но достаточно частые выплаты.
Привыкший ещё со времён своей незабвенной молодости относиться ко всяческому уюту, как к необязательному в жизни, он и не стремился загромождать свою квартиру мещанским атрибутом. Поэтому его сегодняшнее существование мало чем отличалось от той далёкой и весёлой жизни, когда, как говорил певец революции – «кроме свежевымытой рубашки, мне ничего не надо».
Галина, тем временем выскользнув из туалета, охорашивалась перед зеркалом скорее по привычке, чем из желания понравиться партнёру. Ещё со школьных лет, ей всегда нравился такой упрощённый подход к общему действу, минуя отпущенные природой занятия, промежуточные условности – капризное жеманство, якобы застигнутой врасплох женщины, мимикрия, камуфляж желания.
Блажен, кто верует!
– Да у тебя тут особенно не разгуляешься! – она взяла из рук Кирилл разделочную доску со скудной пищей, поставила на столик и отвалилась в кресле с иронической усмешкой. Выпитый с вечера на равных с Кириллом алкоголь, испаряясь, теперь делал её ленивой и флегматичной – состояние, которое хорошо известно сколь-нибудь пьющему человеку.
– Ах, маманя, ты маманя! Ты сама повадила – приду поздно, приду рано – по головке гладила! – дурашливо пропел хозяин, откупоривая плоскую бутылку коньяка.