Не взывай к справедливости Господа
Шрифт:
Хотя след кое-какой остался.
Куда же ему, этому следу деваться? Но тревоги за последствия она не ощущала. Вон ещё со времён древних инков в Мексике существует обычай дефлорировать девочек в раннем детстве при купании! И ничего, живёт народ, не комплексует. Говорят, от этого только темперамент повышается.
Стоит посмотреть латиноамериканские сериалы, чтобы убедиться, что всё – о-кей! Белый свет на этом клином не сошёлся. Подумаешь – не цельная! Ну и что? Все девочки делают это!
Хотя она в душе, конечно, понимала, что лучше
Но эти легкомысленные рассуждения хороши только тогда, когда ты ни перед кем не отчитываешься за своё прошлое. Мало ли что в жизни может случиться?
И вот теперь, после предложения Дмитрия, сделанного как бы вскользь, в шутку, до Дины стала доходить вся неотвратимость её легкомысленного поступка с Робертом Ивановичем. Ведь он её не насиловал, не принуждал к этому. Вся вина учителя была лишь в том, что он был опытным любителем студенческой клубнички.
По разговорам, у него многие девочки побывали на квартире, когда жена гостила у родственников.
Даже в строгом уголовном кодексе, если всё это происходило без принуждения, никакого наказания не предусмотрено. С молодой девушкой после семнадцати лет такие процедуры – вершина мечтаний для любого мужчины.
– Ты что же, замуж меня взять хочешь? – с наигранной беспечностью спросила она парня.
– Ага! – он обнял Дину и закружил её по комнате.
В последнее время они сблизились настолько, что короткие робкие поцелуи стали переходить в долгие, затяжные, как парашютные прыжки, с замиранием сердца.
Но до другой близости дело не доходило. Хотя отказа не получилось бы.
Диме было трудно переступить ту грань, которая могла бы резко изменить их отношения. Подростковая робость ещё гнездилась и не отпускала уже не мальчика, но и не совсем мужчину.
Дину не то чтобы безоглядно закружило поднявшееся из глубин женского существа чувство, которое туманит голову девочке-подростку, нет, женщины взрослеют быстро, и предложение парня ее, конечно, взволновало, но не лишило чувства рассудочности.
Жизнь в городе – это не то, что деревенское существование.
За время учёбы в Тамбове, Дина свыклась с пусть скромными, но всё-таки благами цивилизации, и со страхом стала думать над тем, что после окончания училища ей неотвратимо придётся ехать по распределению в какую-нибудь Свищёвку, вытирать сопли юным дарованиям, обучая их основам нотной грамоты в колхозной музыкальной школе.
А теперь, после замужества она останется по свободному распределению и вполне может устроиться на работу в детский сад, где всегда не хватает воспитателей с музыкальным образованием.
А ещё всякие самодеятельные ансамбли, заводские кружки, где можно на договорной основе подработать добавку к детсадовской, в прямом и переносном смысле, зарплате.
Домик у тёти Поли с хорошей крышей над головой. Дмитрий, парень именно тот, который ей нужен, пусть и не собирает звёзды – семейный по натуре человек, и он ей, конечно, не безразличен.
На вокзале, провожая Дину, жених,
Теперь прощальный поцелуй был более спокойным и нежным, исчезла торопливая порывистость и нетерпение. Оба чувствовали себя заговорщиками, которые по-детски поклялись хранить очень важную для всего мира тайну.
«Пусть и мама приедет!» – с упором на слово «мама» крикнул он ей в окно, когда пригородная электричка медленно поплыла по стальной колее.
Он долго стоял на пустующей платформе, провожая влажным мальчишеским взглядом, вихляющий последний вагон в боязни, что электричка вот-вот соскользнёт с промороженных рельс, и тогда самого страшного не избежать.
7
Всё когда-нибудь проходит, прошли и студенческие каникулы.
Дина вернулась из деревни вечером, когда жених широкой лопатой, сделанной из фанерного листа, торил в наметённом за день сугробе дорогу к дому, словно знал, что его студентка сегодня вернётся, старался, чтобы не утопила она в рыхлом снеге своих лаковых сапожек, которые так зазывно обтягивали её восхитительные ножки.
Дорога шла мимо заветной черёмухи, которая теперь снова была вся в цвету, так свежий снег приукрасил её ветви, что они нагнулись, как тогда нагибались под тяжёлыми чуть подвянувшими кистями, в лепестках которых уже тяжелела крохотная, пока ещё зелёная завязь.
Осенью трудно было себе представить, что это кривое сучковатое дерево вновь оденется белым цветом, правда теперь холодным и льдистым на ощупь.
Мягкие прохладные ладони застали парня врасплох, заслонив ему глаза. Короткий смешок – и сердце, молодое сердце, запрыгало в груди так, что стало трудно дышать.
– Ди-на! – задохнулся парень.
– Ну, – капризно опустила она руки, – с тобой и пошутить нельзя!
Дина вышла из-за спины Дмитрия, присела на краешек той скамейки, где они проводили летние вечера.
Теперь, хоть она и была в белой шубке, пушистой до бровей шапке, а он всё равно видел её в коротком ситцевом сарафанчике, сквозь ткань которого проклёвывались, как жадные птенцы, кончики грудей.
Дима, как тогда, снова сглотнул вязкую слюну:
– Ну, какая же красивая ты!
Действительно, – отдых в деревне, парное молоко, румяные пышки, морозец и свежий воздух пошли ей на пользу.
Мать не нарадуется на свою голубушку – вон, какая выросла берёзонька статная!
Сперва, по вечерам Дина по школьной привычке ходила в старый, отдающей сыростью и талым снегом, клуб. Но он ей скоро наскучил: танцы под заезженную магнитолу с вечно пьяной местной ребятнёй её не воодушевляли.
Парни все свои, с детства знакомые, куражились, хватали, за что ухватят, с намерением затискать куда-нибудь в мышиный угол, или тащили «в два прихлопа, в три притопа» топтаться с ними на скрипучих, залузганых семечками досках давно не мытого пола.