(Не) замужем
Шрифт:
Впрочем, теперь, наверное, есть с кем, раз вернулась их мать.
Тихонько охаю, чувствую, как живот начинает болеть сильнее.
Кое-как встаю, выхожу из комнаты, иду по коридору к Светке, которая сидит на своем рабочем месте у входа.
– Свет, – тяну невесело. – Обезболивающие есть?
– Не-а, – качает головой она.
Морщусь сильнее.
– Тогда я домой на минутку, – предупреждаю ее. – Захвачу таблетки и назад.
Света кивает, отпуская меня.
Не трачу время на переодевание, выхожу из садика как есть – в синей униформе,
Поднимаюсь на третий этаж, открываю дверь.
Сразу спешу в комнату. Таблетки я храню на верхней полке шкафа, чтобы близнецы ненароком не добрались. Достаю, пихаю одну красную капсулу в рот. Запиваю стаканом воды, который еще с ночи стоит возле дивана, забытый нами.
Не помогает. Боль режет меня изнутри. Но оно и не должно помочь мгновенно, так? Надо подождать хоть несколько минут.
Обессиленная, усаживаюсь на диван, решаю немножечко подождать, дать организму передышку. И…
И почти сразу забываю про боль, услышав горький-прегорький плач за стенкой.
Тиграшка воет… Это без сомнений. Артур он как-то повзрослее, хотя старше всего на две минуты. Он редко плачет, в основном отмалчивается. А Тигран плачет вот так, с надрывом.
Слышать его вой неприятно, но я понимаю – так бывает.
За свою материнскую карьеру длиной в восемь лет я выучила многое. В частности то, что порой дети плачут просто потому, что хотят плакать. Это раньше казалось – садисты родители измываются над малышами, избивают их хворостиной, заставляя рыдать в три ручья. Но, став мамой, я поняла, что причины плача могут быть гораздо банальнее – игрушка упала, не дали сладкое, стало жалко мишку, которого забыли у бабушки…
В общем, в основе своей детские слезы – не повод бить тревогу и обвинять родителей во всех смертных грехах.
Однако слезы – не единственное, что мне слышно через стенку.
– Иди сюда, паршивая дрянь! Я тебя за этот телефон изничтожу! Кто тебе разрешал прыгать на диване, сука ты мелкая!
Меня передергивает.
Ситуация становится понятнее – скорее всего, Тиграша разбил телефон.
Но кто эта истеричка? И почему она считает возможным говорить такое Тиграну? К тому же всем мамочкам давно известно – не хочешь, чтобы твой гаджет сломали, не оставляй его в зоне доступа детей.
– Мамоська, я слусяйно! – кричит детский голосок.
Шепелявый. Точно Тигран. Мамочка, видите ли. А столько отчаяния в детском голоске, столько страха, что у меня внутри аж все обрывается. Так и вижу его испуганное личико, огромные карие глазки.
Да, я провела с близнецами совсем немного времени, но каким-то образом успела их полюбить. Они мне больше не чужие, их боль – моя боль. И отношения с Рафаэлем тут совсем ни при чем.
– Иди сюда, паскуда! – снова женский крик. – Я тебя из-под кровати достану, тварину такую… Всю жопу излуплю!
Наверное, Тиграшка опять спрятался, он так обычно делает, если набедокурит.
Истеричка продолжает орать, угрожая ребенку
Мне уже хочется ее за это прибить, и дико жалко мальчонку, на которого она срывается.
Понятно, что телефон жалко, но не настолько же, чтобы так обзывать ребенка. Ему четыре года, между прочим!
Но может, поорет и успокоится?
В самом деле, не будет же она его бить?
Однако уже через несколько секунд я слышу душераздирающий вопль, а потом истеричную мольбу:
– Мамоська не надо! Я больше не буду!
И снова вопль.
Что «не надо»?
Что там происходит, вашу мать?
Я подскакиваю с дивана, изо всех сил прислушиваюсь.
Снова полный отчаяния и боли вопль Тиграшки. Ор истерички и новый детский крик.
Сердце разрывает в клочья.
Чувствую себя так, будто это меня там бьют, а не его.
Не могу это терпеть.
А делать что? Вызывать полицию? Из-за плача ребенка? А они приедут? Через сколько?
Тут же вспоминаю, что вчера забыла отдать Рафаэлю ключи от квартиры.
Быстро нахожу их в рюкзаке, с которым ездила на дачу к подруге.
Иду туда…
Не могу по-другому.
Я не помню себя, выскакиваю из квартиры, сую ключ в замочную скважину, а он почему-то не засовывается, руки слишком трусятся. Наконец мне удается открыть дверь, бегу прямиком в детскую.
Уши режет от детского плача, Тиграшка им уже буквально захлебывается.
Каждая секунда, что он рыдает, кажется мне пыткой длиною в год.
Резко распахиваю дверь и наблюдаю, как уже знакомая мне блондинка с размаху лупит парнишку ладонью, а тот подпрыгивает, пытается увернуться.
– А ну, отпустила его! – ору на блондинку.
Та таращится на меня обалдевшим взглядом, но все же выпускает плечо Тиграна.
Малыш тут же кидается ко мне.
– Артур где? – спрашиваю, пряча Тиграна за своей спиной.
– Тебя не звали! – орет она. – Че приперлась?
Не реагирую на ее вопли, сканирую взглядом комнату.
– Артур! – зову громко.
Мне не отвечают.
Я уже близка к панике… И тут я его вижу.
Мальчишка стоит в трусиках в самом углу комнаты. Весь скукожился, голову в плечи вжал, трясется. Это его наказали, что ли? Как давно он стоит в том углу?
– Артурик, милый, иди ко мне! – зову его.
Он оборачивается, смотрит на меня с робкой надеждой.
Маню его рукой, он пару секунд мнется, а потом бежит ко мне со всех ног. Вот только, чтобы добежать до меня, ему нужно обогнуть мать, а она встает на его пути.
Я резко подаюсь вперед, хочу его забрать, но она не дает.
– Пошла вон отсюда! – рычит блондинка. – Детей отпустила и пошла! Если немедленно не уйдешь, я вызову полицию!
– Полицией меня стращаешь? – я возмущаюсь еще больше. – А давай! Звони в полицию, я подожду. Или хочешь, я позвоню, заодно звякну в ювеналку или куда там принято звонить, если бьют детей… Я узнаю куда, можешь не переживать! И Рафу позвоню. Вот прям щас!