(Не) зажигай меня
Шрифт:
– Герхард обещал сломать вам ноги, если вы не прекратите смущать меня своими пылкими взглядами.
– Руки коротки, – неожиданно и смело ответил Аяз. – Вряд ли ему это удастся. А смотреть буду сколько пожелаю.
Я ахнула о возмущения и восторга, но тут же смутилась, встретившись с жадными глазами с одним из бандитов. Он пугал меня до икоты.
– Господин Аяз, что вы думаете про этих двух горожан? – спросила я.
– Да какие они горожане? – фыркнул юноша. – Я больше похож на славского государя, чем они на горожан. Разбойники они самые настоящие.
– Вот и меня они пугают, – призналась я. – Если вздумают напасть – дело может обернуться…
Тут я споткнулась, пытаясь подобрать нужное слово. Жареным? Смертельно опасным?
– Я сумею защитить свою женщину, не переживай, – снисходительно улыбнулся степняк.
Я гневно воззрилась на него: кого это он назвал своей женщиной?
– А вы уже успели сговориться с почтенной вдовой? – ядовито спросила я. – Позвольте принести поздравления!
– Не стоит возмущаться, Викки, – самоуверенно усмехнулся Аяз. – Придется смириться. Ты всё равно будешь моей!
Каков наглец! Я засопела гневно. А в начале показался мне таким приличным молодым человеком! Всё, больше с ним не заговорю.
– Что фырчишь как лисица? – пихнул меня в бок Герхард. – Что он тебе сказал?
Десять глаз уставились на меня с любопытством. Всех интересовало, что сказал Аяз.
– Оставьте меня в покое, – буркнула я, накидывая на голову шаль и опуская ее пониже, так, чтобы на лицо падала тень.
Лучше бы я ждала следующего дилижанса!
7. Минем шабаки
На самом деле мне, конечно, льстило восхищение степняка. Тем более я его нисколько не боялась: со мной был Герхард. Любой девушке приятно, когда на нее украдкой кидают горячие взгляды, когда подают руку при выходе из кареты, когда будто невзначай задевают коленом. Не будь моё сердце занято Эстебаном, я бы, возможно, даже немного увлеклась степняком. Но сейчас он меня скорее забавлял. Какой же он мужчина – он слишком молод и даже не оборотень! Мне всегда нравились мужчины постарше. Отец вон маму почти на двадцать лет старше, а гармоничнее пары, чем мои родители, я не встречала. И вообще в горах принято, когда мужчина берет в жены девушку много младше себя. Во-первых, оборотень никогда не приведет женщину в родительский дом. Оборотни деликатны. Но в полнолуние у многих бывают проблемы с терпимостью: они становятся раздражительными и невоздержанными. Мы с Герхардом оттого и выехали сразу после полнолуния. Так вот, оборотень, прежде чем создать семью, дом строит или покупает. А это дело не быстрое. А во-вторых, сами девушки предпочтут мужчину, который способен прокормить семью – с ремеслом, с некоторыми накоплениями. Потому что в горах принято рожать друг за другом несколько детишек – а их нужно кормить, одевать и учить.
Словом, ровесники мне были не слишком интересны. За это меня, собственно говоря, и сослали к деду. Сейчас-то я понимаю, что сама во всем виновата. Вот что мне в замке Нефф не сиделось? Вспомнила! В горах из мужчин – только прислуга и пастухи. А я ведь девушка, красивая, смею надеяться, девушка, мне замуж хочется! Только не за сопляка Ваенга или, еще хуже, тощего сынулю лорда Стерлинга.
Мне Эстебан нравится.
Разумеется, я прекрасно понимала, что шансов у меня никаких. Ему ведь за сорок, он женат… И это не считая того, что он король! Только разве меня это остановит? Люблю я его, всем сердцем люблю, а это значит, что у степняка никаких шансов меня заинтересовать нет. Да и простолюдин он. Зачем мне лишние проблемы?
С другой стороны, я его хотя бы не боялась. А вот те двое «горожан» внушали мне отвращение и тревогу. От их запаха меня просто выворачивало. Нет, они не воняли немытым телом, у них не пахло изо рта, одежда была свежая. Герхард вообще не понимал, что мне не нравится. А я всегда была очень нюхастая. От запахов духов и притираний у меня темнело в глазах, от аромата трав я чихала, от мужского пота могло натурально стошнить. Даже чистое тело оборотня или смеска для меня имело свой аромат. Людей я чуяла гораздо слабее. Степняк для меня ничем не пах, от вдовы довольно приятно пахло мылом и мятными пастилками, из саквояжа торговца так несло металлом, что я не могла понять – неужели никто не чувствует? К запаху Герхарда я принюхалась давно. Он свой.
А эти двое… нет, они злые. Они мне отвратительны. А еще тот, который старше и с выбритым лицом, иногда так на меня смотрел, словно всякие непотребства мечтал делать. На одной из остановок я достала из сапога кинжал и спрятала в складках широкой юбки – мама специально вшила туда карман. Не думаю, что я смогу ударить оружием человека, но так хоть немного спокойнее.
Вообще-то оба кучера у нас здоровяки, а один из них еще и маг. Один дремал на крыше, другой правил парой лошадей.
Останавливались мы каждые четыре часа: размять ноги, сходить в кустики, перекусить, добавить угля в печку. У дорожных карет печка – металлический короб – снизу, через решетку в полу теплый воздух поднимается вверх. На самом деле я периодически добавляю огня, только этого пока никто не заметил. В карете тепло, пришлось даже шаль сбросить. Аяз и кафтан уже снял. Против воли любуюсь его тонкими, почти девичьими запястьями в пене кружев. Эх, будь он лет на десять постарше, я бы с удовольствием с ним пофлиртовала. А сейчас – увольте. Хорошо хоть он больше не говорил глупостей. Просто смотрел. Не так, как безбородый. От взлядов Аяза меня в жар бросало и ладони потели.
Спасибо, мамочка, что ты отправила меня не в полнолуние! Любой здоровый оборотень от таких взглядов как лучина вспыхнет. Тем более я, огненный маг. Сейчас-то голова кружится. И ведь даже Герхард не замечает ничего. Как степняку удается?
К трактиру, где нас ждет горячий ужин и мягкая постель, мы подъезжаем поздней ночью. Свободных комнат всего две. В одной постелили женщинам, в другой, совсем маленькой, на полу спят Герхард и господин Гренк. Степняк вызвался спать в карете – он невысокий, ему удобно. Один из кучеров вообще не спит – стережет сундуки. Второй на конюшне с «бандитами».
Под поношенными одеждами вдовы, оказывается, скрывается красивое тело и великолепные золотые волосы. У нее талия такая тонкая, что можно пальцами обхватить, а бедра и грудь, напротив, в меру полные. Я завидую: моя фигура гораздо скромнее. Зачем же она прячет такую красоту под одеждой не по размеру? Если бы ей надеть красивое платье, сделать прическу и почаще улыбаться, на нее мужчины бы заглядывались! Впрочем, это не моё дело. Мало ли что у нее в жизни стряслось! Наскоро обмывшись водой из таза, я накидываю чистую сорочку, переплетаю косу и засыпаю, кажется, раньше, чем моя голова касается подушки.
Чуть свет нас поднимают стуком в дверь. Ох! Приеду к деду, неделю отсыпаться буду! Бурча под нос, натягиваю вчерашнее платье, застегиваю тьму маленьких пуговок на груди и животе. Заворачиваюсь в шаль, растирая руки – меня знобит от недосыпа. Вдова, у которой, оказывается, красивое имя Милисента, тоже выглядит помято. Мы спускаемся в общий зал, где нас ждет горячий чай и жидкая сладкая каша с сушеными ягодами. Герхард, видя, что меня сотрясает дрожь, пытается натянуть на меня свой кафтан, но он настолько огромный, что, кажется, я могу влезть в один его рукав. Аяз вежливо предлагает свой жилет. У нас такое не носят – кафтан без рукавов только недавно придумали во Франкии. Подобная одежда кажется мне куда удобнее любимых в горах безрукавок, которые надеваются через голову. Отчего мы не догадались сделать застежки спереди? И всё же надеть одежду чужого мужчины совершенно недопустимо, но Герхард благосклонно кивает. В дороге правила приличия смягчаются, но не настолько же! Тем не менее я, не найдя возражений, просовываю руки в рукава и запахиваю жилет на груди. Он красивый – черный с золотым и алым шитьем. И хранит тепло тела Аяза, отчего мое сердце вдруг пускается вскачь. А еще запах степняка мне неожиданно приходится по душе. Он пахнет травами, горячим ветром и немного мужским потом. Осознав сей факт, я немедленно хочу снять чужую вещь, но боюсь оскорбить человека. Он же не имел в виду ничего такого! Встречаюсь взглядом с Аязом и догадываюсь: имел и еще как. Его глаза обжигают. Он очень доволен видеть меня в свой одежде. Удивительно, как быстро я научилась читать его лицо! Вот настроение Эстебана мне удавалось угадывать далеко не всегда. Я порой не понимала, счастлив он или зол, а если зол, то на кого: на меня, на себя, на прислугу? Впрочем, в его присутствии я думала совершенно о другом. Стоило ему меня коснуться – даже ненароком, даже краем рукава – и я заливалась краской, а в животе екало, будто я летела вниз на качелях. Пропадали все мысли, слабели колени, дышать было трудно! А уж когда он меня целовал, я забывала, что внутри меня огонь – напротив, я растекалась как вода. Даже воспоминания о его поцелуях кружат голову.