Не ждали… (сборник)
Шрифт:
– Открой.
– Один пить не буду.
– А тебе, может, никто и не предлагает.
– Не боишься, что за рулем?
– Боюсь, когда без руля. Особенно ночью. Одна шпана кругом, ходить страшно.
Баринов взял штопор, легко и привычно вынул пробку, налил в оба бокала.
– За что выпьем?
Марина тоже взяла бокал, подумала. Неожиданно предложила:
– За твоего Кешу.
– С чего вдруг к нему так прониклась?
– Ты против?
– Странно как-то.
Сделали по глотку, Марина
– В магазин полез за деньгами?
– Ну не за тобой же!
– А там ничего не было. Инкассаторы все вывезли.
– Значит, не рассчитал. – Баринов отпил вина.
– Хочешь вытащить Кешу из дурки?
– Буду стараться.
– Сколько нужно?
Егор молчал, смотрел на Марину насмешливо и с накатывающей тихой яростью.
– Изображаешь гордого?
Он продолжал молчать.
– А может, я хочу помочь?
– Уже помогла. От ментов увела, в хату затащила, пойла налила.
– Поэтому презираешь?
– Если точнее, ненавижу.
– Вот так прямо?
– А чего финтить?.. Да, ненавижу. И тебя, и твою семейку. И ты знаешь, за что. Поэтому хочешь откупиться. Бабло предлагаешь.
– Сейчас свалишь отсюда.
– Легко!.. Не привыкать быть подзаборным. А ты, как свалю, нажрешься, выть будешь, по стенам лазить, проклинать всех. Потому что еще не до конца гнилая. Не до конца конченная стерва.
Марина, бледная и вдруг одеревеневшая, медленно поднялась, показала в сторону выхода.
– Ну-ка, двинул отсюда.
Баринов молча опорожнил бокал, поднялся, с легкой пританцовкой поклонился.
– Приятного одиночества, мадам! – И направился через гулкую гостиную к двери.
Марина посидела несколько секунд, тупо глядя в одну точку, затем резко поднялась, почти бегом ринулась за Егором.
– Эй!.. Эй, подожди!
Баринов сидел на скамеечке чуть в стороне от входа в дом, на появление Марины никак не отреагировал и лишь, когда она подошла, чуточку отодвинулся, давая место.
Марина опустилась рядом, стала смотреть на Егора внимательно, как бы изучая. Неожиданно попросила:
– Пожалей меня.
– Что? – не понял Егор.
– Пожалей.
– Тебя?
– Меня.
Оба молчали, выжидательно глядя друг на друга, затем Егор медленно и осторожно обнял Марину, так же аккуратно прижал к себе.
Она стала плакать, тихо, всхлипывая, совсем по-детски шмыгая носом. Слегка отстранилась, подняла на Егора глаза:
– Знаешь, я совсем потерялась. Совсем ненормальная. Ничего не понимаю, ничего не соображаю, ни в чем не разбираюсь. Злая стала, как собака. На всех кидаюсь, все раздражают, всех ненавижу. И себя тоже… Проснусь ночью, думаю-думаю и ничего не могу придумать. Не знаю, как жить дальше… Может, ты подскажешь?
– Я? –
– Врешь, соображаешь. Просто не хочешь помочь. Ты вон сколько пережил за свой тридцатник.
– Ничего я не пережил. Тюрьма ничего не дает. Разве что передумал многое да обозлился еще больше.
– На кого?.. На всех?
– На себя. До кичмана был редким оболтусом. Пьянки, гулянки, компашки, драки, наркота, желание быть круче всех, забойнее всех, отстойнее всех, угарнее всех. А дружбаны в самый момент сделали подножку. Вот и получил сполна!
– А родители?.. Тот же Кеша. Ты их тоже не слушал?
– А кто в угаре слушает родителей? Это сейчас я уже что-то кумекаю. А тогда все по болту! Самый умный, самый соображающий, сопли пузырем, спина шифером. Попробуй докажи, останови!.. Все было, и ничего не было.
– Я такая же. Тоже все есть, и ничего нету.
Баринов взглянул на нее:
– С отцом проблемы?
– Наверное. Я его не понимаю.
– Как все дети.
– Нет, не так. Когда-то был беспредельщиком. Греб все, что плохо лежало. Ваш дом с картинами он ведь тоже заграбастал.
– Ты это знаешь?
– Знаю. Вернее, слышала, как мама с ним ругалась. Они жуть какие ценные – картины. А последнее время вроде как чокнулся. Утром молится, на ночь пьет и тоже молится. Даже не по себе как-то. Вроде боится чего.
– Совесть мучает?
– Я ему такое брякнула, чуть не прибил. Орет, что все ради меня. Ради моего будущего. А мне ничего не нужно. Мне стыдно и страшно. Я хочу жить и ничего не бояться. Вот ты чего-нибудь боишься?
– Боюсь… Боюсь, что не спасу отца.
– Хочешь, я тебе помогу?
– Как?
– Как скажешь. Деньгами, например. У меня есть. Сколько тебе?
– Нисколько.
– Я обижусь. Сам же говорил, что нужны бабки. Сколько?
Баринов коснулся пальцем кончика носа Марины, поцеловал в щеку.
– Потом, ладно?
Зазвонил мобильник, она взглянула на экран, отмахнулась:
– Отец.
– Мамка вообще не звонит?
– Звонит. Но только по условному. Она у меня классная.
– Отца тоже терпит?
– Думаю, любит. Правда, по-своему. Жалеет, наверное. Она святая.
Телефон умолк, Марина поднялась, махнула:
– Ладно, все равно. Пошли в дом.
На кухне Марина сполоснула бокалы, ловко, по-хозяйски, освежила еду в тарелках, налила вина, подошла к Егору:
– Я хочу выпить за ту нашу первую ночь…
– Какую… первую ночь? – несколько ошалел тот.
– Когда я притащилась к тебе с бутербродами. Все было правильно.
Они чокнулись, выпили до дна, Марина поднесла ладонь к лицу Баринова, нежно погладила, повторила:
– Все было правильно.