Не ждали… (сборник)
Шрифт:
Потянулась к нему и стала целовать жадно, откровенно, с удовольствием.
…Они лежали в постели, чуть прикрывшись простынями, Егор гладил по растрепанным волосам Марину, вдруг улыбнулся:
– Я что-то не понял насчет бутербродов.
– Каких бутербродов? – теперь не поняла она.
– Которые ты принесла ночью.
– А-а! – рассмеялась Марина. – Думаешь, правда пожалела? Ни фига! Стало прикольно. Вламывается чувак в полночь, требует чаю, дерется… То ли нахал, то ли
– Ну и кто же?
– А вот кто! – Марина повернулась к нему, принялась целовать лицо, глаза, шею. Отстранилась, шутя щелкнула по носу. – Только не зазнаваться! Я ведь сейчас почти влюбилась, а через минуту могу возненавидеть.
– Возненавидеть? За что?
– Да за все!.. За любую мелочь. Как только просеку, что человек врет, крутит, поет Алябьева – все, конец. Все чисто трактором! Запомни это, лопэс.
Егор помолчал, довольно осторожно спросил:
– Вопрос можно?
– Нехорошо как-то спрашиваешь.
– Бывший твой муж. Правда прокурорский сынок?
– А чего он тебя так разволновал?
– Интересно. Если одногодки, может, и пересекались по тусовкам.
– Не-е, Валерка не тусовщик. Антипов фамилия, не помнишь?
– Вроде нет.
– Моль белая, – с презрением произнесла Марина. – Скучный, занудный, правильный, до тошноты въедливый. Ногти будет выдирать – ни одной гримасы!
– А Липницкого тоже знаешь?
От неожиданности Маринка приподнялась на локте.
– Витьку?
– Да, Витьку. Липницкого. Виктора Алексеевича.
– А ты откуда этого знаешь?
– Друг детства. Жили когда-то рядом.
– Ну знаю. И что дальше?
– Что за человек?
– Гнилой. Гнилой и подлый.
– Он корешит с твоим отцом?
– Бабки вместе делают.
– А ты чего с ним делаешь?
– Не поняла?
– После психушки я встретил его.
– Встретил. Что дальше?
– Передавал тебе привет.
– Что еще?
– Сказал, что ты клевая.
– И больше ничего?
– Больше ты знаешь.
Марина молчала, не сводила с Егора глаз.
– Что смотришь? – повернул он к ней голову.
– Смотрю и думаю: или дебил, или редкая тварь.
– Как каждый мужик.
– Нет, – усмехнулась она. – Все-таки тварь. Только что был с женщиной, любил, целовал и тут же гнешь про другого козла. Что он еще сказал тебе?
– Не больше, чем сама знаешь.
– Я хочу от тебя услышать!
Баринов тоже привстал на локоть, попытался погладить Марину по волосам.
– Ладно, проехали.
Она отбросила его руку, но ответить не успела. На тумбочке заиграл мобильник. Марина включила связь, поднесла трубку к уху.
– Что, мама?.. Скоро буду,
– Нужно смываться?
– А может, хочешь с ним покалякать? Объяснишь, чем мы тут занимались. Скажешь, что у нас любовь.
– Без проблем. Штаны только натяну.
– А можешь и не натягивать. Веселее будет!
– Как скажешь, дорогая.
– Тундряк долбаный! – огрызнулась Марина, принялась быстро и нервно одеваться. – Спускаешься в котельню, кочумаешь там, пока не уедем. И не вздумай высовываться для «мужского разговора». Больше получишь, чем услышишь.
Баринов подошел к ней, попытался поправить съехавшее с плеча платье.
– Отвали, баклан! – оттолкнула его Марина. Взяла сумку, покопалась в ней, вынула что-то завернутое в бумагу, бросила на постель. – Бабки. Одноразовая помощь… Не тебе. Кеше! И больше я тебя не знаю. Считай, было короткое разовое замыкание. – И широким шагом заспешила к выходу.
Егор слышал, как стукнула сначала одна дверь, затем вторая, после чего зашумела во дворе машина, скользнули по окнам фары, и тут же ночь всколыхнул громкий разгневанный мужской голос.
Марина что-то отвечала, объясняла, кричала. Слов было не разобрать, одни только эмоции и возмущение.
Егор спешно оделся, сгреб сверток с деньгами, в полумраке стал спускаться вниз, чтобы схорониться в той самой котельной.
До котельной он дойти не успел – над головой затопали частые тяжелые мужские шаги, потом выкрики.
– Черт!.. Найду кого, пристрелю!.. С кем ты, стерва, здесь была? Говори, где он?
– Я же сказала, никого нет! Одна была! Не имею права, что ли? – доносился в ответ истеричный голос дочки. – Достал ты меня! Достал, папа!.. Сколько это может продолжаться?
Баринов забился в какой-то уголок, затих.
Шаги прогрохотали совсем близко, по стенам поплыла длинная тень, потом все постепенно удалилось, стукнула входная дверь, снова ударили фары по подвальному окну, и стало тихо.
Замок железной входной двери в подъезде пятиэтажки был сломан, поэтому войти внутрь проблем не составляло.
Егор пешком поднялся на четвертый этаж, остановился перед квартирой 35, тяжело и часто дыша то ли от быстрого хода, то ли от волнения.
Нажал на кнопку дверного звонка не сразу – тоже, видать, от сбитого дыхания. По ту сторону двери послышались детские голоса, затем женский низкий грудной голос спросил:
– Кто?
– Маша, – произнес Баринов перехваченным горлом. – Это Егор…