Не жизнь, а роман!
Шрифт:
– Мадам, я виноват, мадам, я не хотел вас расстраивать, - засуетился ага, - и что же мы стоим тут? Могу ли я надеяться, что вы задержитесь у меня, чтобы отдохнуть, набраться сил перед обратной дорогой? Такой красавице, как вы, должно быть с большим трудом далось путешествие. Я когда посылал весточку, не думал, что приедет жена де Бланшфора... или вы, быть может, сестра?
– он всё-таки осмелился спросить, хотя это было бестактно, но слова вырвались, и вновь краснея, он затаился, страшась ответа.
– Я жена Бертрана де Бланшфора.
– Вы его так
– ага отступил и выглядел потерянным. В считанные секунды он был поднят на вершину удовольствия, где надежда ласкала его, сулила большее и низвергнут истинным положением дел.
– Люблю.
– Понимаю...
– Яваш был до крайности смущён, и ему хотелось бежать. Он отступал, бормоча извинения, что не может больше уделить внимание гостье, но ей предоставят самые лучшие покои, чтобы она отдыхала и ни в чём не нуждалась.
Катерина с сожалением смотрела на поникшего и удаляющегося мужчину. Ага вызвал в ней волну тепла, и как человек будущего она понимала, что ей довелось встретить уникальную личность. Была бы она режиссёром, то сказала бы, что у Яваша потрясающей силы харизма. Именно кинематограф позволил увидеть массам, что иногда неказистые с виду мужчины могут соперничать с брутальным красавцами, а подчас и оставлять их в своей тени. Тем горше осознавать, что разное время рождения сейчас разделило агу с нею.
Он знает только одно: есть женщины, проживающие свою жизнь за оградой его имения, и они чужие; а есть женщины, принадлежащие ему. А Катя хотела бы пообщаться с ним, отогреться возле него душою, взглянуть с его помощью на окружающий мир шире. Быть может, она сумела бы привнести в его жизнь что-то нужное ему, но её интерес не был любовным, не нёс в себе никакой романтики, а ещё ей крайне мешала зависимость в данной ситуации от Яваша.
Её искренний душевный порыв вдруг оказался на грани с коварством, и присущая ей расчётливость давала понять, что она может воспользоваться агой в своих интересах и этим разбить ему сердце.
Не выдержав, она закрыла лицо руками, не обращая внимания на подошедшего слугу. Никто не должен видеть ни злых слёз, ни накопившегося ожесточения к тому времени, в которое она попала.
Уже свыклась, смирилась, изменилась, но иногда... иногда накатывает такое острое ощущение чужеродности, что хочется выть, и только Берт до сих пор удерживал её от саморазрушения.
Катя отняла руки от лица, тяжело вздохнула.
Муж - не самый чуткий человек на свете, и частенько приходится напоминать себе, что он любит как умеет, но любовь его сильна, искренна, подчас самоотверженна. Он много уступает, прогибается, но это всё для него труд. А вот Явашу не надо ломать себя, чтобы ценить женщину и, возможно, даже поклоняться ей. Отчего -то Катя не сомневалась, что само слово «Любовь» имеет для аги огромное значение и что он уважает мир чувств, не считает их дьявольским порождением, но при этом он не бесполезный мечтатель. Его достаток говорит о многом, а посланец Вито выказал немало уважения, хотя мог бы проклинать своего бывшего хозяина.
Катя посмотрела на слугу и кивнула ему, показывая, что готова следовать за ним. Он провёл их с Рутгером в дом.
– Госпожа, я не могу пройти на женскую половину, Дохик вас проводит.
– А где я смогу увидеться с господином де Бриошем, если мне понадобится?
– Вы можете спускаться сюда, если в доме нет других гостей мужчин, но, пожалуйста, помните, что пока господин де Бриош находится здесь, то другие женщины не могут прийти сюда. Ещё в вашем распоряжении сад.
– А жены разве не гуляют в саду?
– Здесь проживает только старшая жена, и она редко выходит, но у неё собственный сад, и для наложниц обустроен свой уголок, так что если вы пожелаете переговорить со своим сопровождающим о чём-либо, то в саду вы никому не помешаете.
– Вы сказали - жёны...
– Да, у аги Яваша три жены. У второй и третьей свои собственные дома, но они частые гостьи, так как здесь проживают их старшие дети.
– А много ребятишек у аги?
– Госпожа, вам на все вопросы ответит Дохик, а мне позвольте проводить господина де Бриоша.
– Да, конечно.
Дохик стояла совершенно спокойно и разглядывала Рутгера без какого-либо стеснения. Катерина думала, что мусульманки должны прятать лицо перед мужчиной и слуга только что предупреждал о неловких моментах, но молодая женщина оставляла на обозрение даже часть своих ярко рыжих волос. На голове у неё была надета расшитая шапочка, щедро украшенная свисающими нитями жемчуга, от которой тянулась воздушная ткань, скрывающая позади причёску и часть шеи. По сравнению с нею Катя была укутана с ног до головы, а в доме Фадея женщин вообще спрятали от глаз Рутгера. Впрочем, стоило ли удивляться: двенадцатый век уже не раз поражал её несоответствием сложившихся представлениям.
Стрельнув зеленоватыми глазками в сторону сурового рыцаря, Дохик повела гостью в женскую часть покоев. Она шла гордо, не удостаивая взглядом выскочивших девчушек, желающих посмотреть, кого ведут и, миновав несколько пустующих помещений, пригласила войти, открывая резные дверцы.
– Прошу, это лучшие наши покои, - с гордостью произнесла она, ревниво наблюдая за реакцией гостьи.
Вся женская половина была наполнена тканями, коврами, подушками и ароматом сладостей. Выделенное для Кати помещение было большим, довольно уютным, светлым. Стёкол в окнах не было, но на прочных крюках над проёмами висели войлочные полотна, сейчас свёрнутые до половины в рулон.
– Это на ночь надо опускать?
– указав на них рукой, спросила она.
– Да, как только начнёт темнеть, я закрою ими окна. Мы уже перестали их смачивать, но если хотите...
– Смачивать? Зачем?
– Ну как же, когда зной пробирается в дом, то влажная защита необходима, чтобы воздух сделать свежим и приятным.
– Ах, да, понятно. Нет, мне днём комфортно, но ночи уже прохладные.
Дохик согласно кивнула, пообещав вечером принести чашу с горячими углями, и стала знакомить гостью с обстановкой.