Не жизнь, а роман!
Шрифт:
Катя слушала внимательно и слегка кивала.
– Вы служите атабеку Нур ад-Дину? Это честь - помогать великому человеку, - осторожно вступила она в разговор.
– Да, я его ага, и я не подозревал, что христиане считают моего господина великим, - было видно, что похвала военачальнику и атабеку ему приятна.
– Помимо веры о каждом человеке можно сказать что -то плохое или хорошее. Пока горе из-за размолвок между нашими народами не застит мне разум, не ослепляет ненавистью глаза, я понимаю и вижу, что он талантлив как полководец, разумен как правитель и действует,
– Вы верно говорите! Сердце моего господина не знает корысти, а душа его любит справедливость. Он разумно использует доверенную ему власть и служит примером для нас во всём.
Они оба замолчали. Явашу было неловко говорить о своей службе, которая заключалась всего лишь в обеспечении порядка в походном шатре военачальника. Во дворце было полно слуг, но в походе требовался доверенный человек, чтобы больше никогда не произошло того же, что с отцом Нур ад-Дина Зангой. (*зарезан слугой)
Ага не был отважным героем битв, но благодаря ему господин мог спокойно отдыхать и безмятежно спать. «Повелитель шатра», - так смеялись над ним другие аги, но это из зависти. Многие выполняли намного больше поручений, но ага Яваш пользовался полным доверием Нур ад-Дина и всегда оправдывал его. Он подбирал ближайших слуг при перемещениях, он следил за приготовлением пищи в походе, он заботился о телохранителях Нур ад-Дина. И только когда военачальник жил во дворце, то роль аги Яваша сводилась к минимуму, но он оставался важным вельможей.
– Вы не мёрзнете?
– прервал затянувшуюся паузу ага.
– Нет, мне хорошо. Если было бы жарче, то пришлось бы скрываться в доме. Я родом из северных стран.
– Я видел северянок, они все светловолосы, вы не такая.
– И всё же прохлада для меня предпочтительнее.
Снова замолчали. Заговаривать о Берте, не зная, сколько рядом с ним воинов из замка, было рано.
– У вас красивый дом и сад, - перевела она тему разговора.
– Когда я сюда приехал, здесь было всё разрушено до фундамента, но я восстановил подаренный мне дом, а сейчас слежу за ремонтом ближайших мечетей.
Катя не стала обращать внимание, что нынешние мечети ещё недавно были церквями.
– У вас щедрое сердце и отличный вкус.
– Мой отец любил и умел строить. Он всегда считал, что помимо службы надо овладеть каким-либо ремеслом. Я не научился строить дома, как он, но всю резьбу по дереву внутри дома сделал сам.
– Так те дивные узоры на дверях, резной сундук - ваши?
Ага покраснел от удовольствия и, заметив, что жизнь по-всякому может сложиться, а богатство одно из самых непостоянных удовольствий, добавил:
– Ветер жизни иногда свиреп. В целом жизнь, однако, хороша. И не страшно, когда чёрный хлеб, страшно, когда чёрная душа. Это Гийяс ад-Дин Абу-ль-Фатх Омар ибн Ибрахим аль-Хайям Нишапури*
(Гийяс ад-Дин - прозвище или титул, в данном случае «помощь религии». Абу-ль-Фатх -абу - обращение к мужчине, а Фатх - это имя сына или дочери. У нас отчество после собственного имени, а у арабов сыновство. Омар - личное имя. Ибн Ибрахим - сын Ибрахима. Аль Хайям - прозвище, почётный титул, возможно, указание ремесла отца «палаточный мастер»; и последнее адрес: из Нишапура).
Катерина, уже зная, как сложно с арабскими именами, изо всех сил соображала, чтобы понять, знакомо ли европейцам имя названного поэта, потому что некоторые слова в прозвучавшем имени показались ей знакомыми.
– Омар Хайям?!
– в удивление воскликнула она.
Яваш расцвёл и закивал, подтверждая, что гостья правильно переиначила имя великого человека.
– Ваши люди именно так называют его, но я преисполнен благоговения перед ним, и не могу сократить имя достойнейшего человека.
– О, простите, я пытаюсь знакомиться с вашими традициями и правилами, но у меня нет учителя. Однако слава этого поэта-учёного-философа разошлась далеко. Вот послушайте, это его слова?
«Глаза умеют говорить. Кричать от счастья или плакать.
Глазами можно ободрить, с ума свести, заставить плакать.
Словами можно обмануть, глазами это невозможно.
Во взгляде можно утонуть, если смотреть неосторожно...»
– Да, да, а вот это вы знаете?
И ага цитировал слова Омара Хайяма об истиной дружбе, которая распознаётся в беде, или о пустой болтовне, приносящей вреда больше, чем ярые враги у стен города; о подхалимах, льнущих к власти; и чести, подвергающейся испытаниям на протяжении всей жизни.
Частенько Яваш переходил на родной язык, забывая, что гостья не очень хорошо знакома с ним. Но Катерина увлеклась, поддалась обаянию вдохновлённого аги и даже сама бралась что-то вспомнить, немного коряво переводя с русского на французский или латынь, и с удовольствием наблюдала какую радость её усердие доставляет аге. Его улыбка, сияние глаз, порыв поделиться самым прекрасным, что хранит его душа, необычайно красили Яваша, и она не удержалась, прочитала слова философа, относя их напрямую к собеседнику:
– Красивым быть - не значит им родиться.
Ведь красоте мы можем научиться.
Когда красив душою Человек -
Какая внешность может с ней сравниться?
Ага понял, о чём говорит гостья и смущённо прижал руки к груди, безмолвно благодаря её за добрые слова, потом он поднялся, предлагая проводить её в дом. Время в беседе с нею пролетело быстро, и общение растревожило его покой. Он не касался её, не допускал в свою голову каких-либо плотских мыслей, что могли бы оскорбить гостью, но отчего-то обоим стало неловко.
Катя вспомнила свои утренние размышления, а Яваш трепетал, наслаждаясь возможностью поделиться своим мироощущением, украдкой вкушал радость симпатии, интересующейся им женщины, и мечтал, чтобы это продлилось дольше или переросло в нечто большее.
Уже совсем стемнело, когда Дохик сказала, что господин де Бриош ждёт её внизу, а господин Яхья сейчас подойдёт, чтобы проводить их к мужу сеньоры.
Катя бросилась к дверям, но тут же вернулась и, схватив со стола кисть винограда с парой яблок, поспешила вниз. Рутгер стоял внизу, неловко переминаясь с ноги на ногу и оправляя на себе длинный халат с поясом, а то украдкой нащупывая и проверяя крепость завязок у штанов.