Неандертальцы: история несостоявшегося человечества

Вишняцкий Леонид Борисович

Как мы увидим ниже, фактов, которые подтверждали бы гипотезу геноцида и уничтожения одного вида другим, пока нет. Поэтому, а также в силу общих представлений о характере взаимодействия пришлых и автохтонных человеческих популяций в историческое время, мне гораздо более правдоподобной кажется картина, которую рисуют в своей совместной книге английские исследователи антрополог Б. Стрингер и археолог К. Гэмбл. По их мнению, скорее всего, в разных районах Европы и на разных этапах её заселения сапиенсами отношения у пришельцев с аборигенами складывались тоже по-разному, причём можно представить очень широкий спектр вариантов, от непримиримой вражды до тесного сотрудничества с массой переходных форм между этими полюсами [301] . Действительно, где-то они могли бояться и избегать друг друга, а где-то, наоборот, искать друг у друга помощи и иногда даже — почему бы и нет? — заключать альянсы, направленные против себе подобных, так, как это делали, например, древнерусские князья, вступая в союзы с половцами и наводя кочевников на своих единоверцев, а очень часто и на родственников.

301

Stringer and Gamble 1993: 193–194.

Но вернёмся к гипотезе геноцида. Что же, по мнению её сторонников, позволило сапиенсам справиться с европейскими аборигенами — неандертальцами?

А то же самое, что обеспечило успех колонизаторам Нового времени на покоряемых ими островах и континентах: они были умнее (ну или, во всяком случае, хитрее), лучше организованы и обладали более совершенным оружием, чем туземцы. Не могу в очередной раз не процитировать Уэллса, который в своих «Людях-нелюдях» объяснял исход предполагаемого противостояния следующим образом: «Уступая людям в росте и стройности, неандертальцы превосходили их весом и силой, но они были тупы, и они ходили в одиночку или по двое — по трое, тогда как люди были быстрее, сообразительнее и сплочённее — когда они сражались, то делали это сообща. Они окружали своих противников и обрушивались на них со всех сторон. Они нападали на них подобно тому, как собаки травят медведя. Они кричали друг другу, что каждый должен делать, а неандерталец, лишённый речи, не понимал их. Они двигались слишком быстро для него, и в битве были слишком изобретательны».

Когда Уэллс писал это, ни он, ни кто-либо другой ещё не знал, что по абсолютному размеру мозг неандертальцев превосходил мозг современных людей, и что первые и вторые в течение десятков тысяч лет практически ничем не отличались по уровню культурного развития. Для него тезис об умственном превосходстве гомо сапиенс был аксиомой, а для нас сегодня это скорее теорема, причём теорема, которая всё ещё остается недоказанной. Её истинность далеко не очевидна и, как я попытался показать в главе 7, не вытекает с абсолютной неизбежностью из имеющихся антропологических и археологических данных.

Английский фантаст в цитированном отрывке ничего не говорит про преимущество сапиенсов в вооружении, но это его упущение вполне исправляет другой приверженец гипотезы геноцида, американский палеонтолог и антрополог Г. Осборн. В книге «Человек древнего каменного века», изданной в том же 1921 году, что и рассказ Уэллса «Люди-нелюди», он чётко проводит мысль, что как раз превосходство в техническом оснащении и позволило «представителям новой расы» победить неандертальцев, «захватить у них главные стоянки, изгнать их из страны и уничтожить в битвах. Неандертальцы, несомненно, сражались деревянным оружием <…> с каменными наконечниками, но нет указаний на то, чтобы они обладали луком и стрелами. В противоположность этому можно полагать, что вновь появившаяся кроманьонская раса была хорошо знакома с луком и стрелами <…>. Таким образом, если и не доказано окончательно, то всё же вполне возможно, что кроманьонцы появились в западной Европе на заре верхнего палеолита, обладая таким оружием, которое наравне с их высокими умственными способностями и физическими качествами могло доставить им огромное преимущество в борьбе с неандертальцами» [302] .

302

Осборн 1924: 204.

В одной из предыдущих глав уже говорилось о том, что, судя по археологическим данным, луки и копьеметалки появляются лишь во второй половине, если не в самом конце, верхнего палеолита, не раньше 20 тыс. лет назад. Если это так, то, значит, у сапиенсов, встретившихся с неандертальцами, ни того, ни другого, вопреки предположению Осборна, не было [303] . Тем не менее некоторые современные авторы тоже полагают, что именно метательное оружие дальнего действия было главным преимуществом анатомически современных людей, которое и позволило им взять верх над конкурентами, только речь при этом идёт не о луках, а о лёгких копьях и дротиках. В таком духе интерпретируется иногда характер ранения на ребре одного из шанидарских неандертальцев (Шанидар 3). Судя по некоторым особенностям отметины (паза) на кости, эта рана была нанесена лёгким метательным оружием дальнего действия, вроде дротика. Поскольку считается, что сами неандертальцы таким вооружением не обладали, высказано предположение, что в данном случае мы можем иметь дело со свидетельством межвидового конфликта [304] .

303

Впрочем, есть интересные попытки доказать обратное: Shea and Sisk 2010.

304

Churchill et al. 2009.

Увы, выглядят подобные рассуждения крайне малоубедительно, поскольку как тезис об отсутствии лёгких копий у неандертальцев, так и тезис о наличии таковых у первых европейских сапиенсов, несмотря на всю их популярность, фактически висят в воздухе. Они основаны в большей степени не на археологических материалах, а на некоторых наблюдениях над особенностями строения плечевой кости у гоминид разных видов и сравнении их с аналогичными наблюдениями по легкоатлетам-копьеметателям. Действительно, по ряду признаков, отражающих степень нагрузки на верхнюю конечность, возникающую при метании, люди середины и конца верхнего палеолита кажутся ближе к современным легкоатлетам, чем неандертальцы [305] . Однако, во-первых, доступная для анализа выборка ископаемых материалов очень мала и выводы, как подчёркивают авторы данного исследования, далеки от окончательных, а во-вторых, даже и эти выводы никак не касаются людей ранней поры верхнего палеолита, т. е. тех, кто только и мог непосредственно сталкиваться с неандертальцами. Более того, судя по результатам сопоставления экспериментальных и палеоантропологических данных, эти люди использовали свои копья, скорее, для прямого удара, чем для метания [306] . Что же касается упомянутой раны на ребре из Шанидара, то, если она действительно нанесена дротиком, то это как раз должно рассматриваться как свидетельство наличия метательного вооружения у местных неандертальцев, поскольку никаких следов присутствия в Загросе в соответствующий период людей современного анатомического типа нет.

305

Rhodes and Churchill 2009.

306

Schmitt et al. 2003.

Впрочем, как бы там ни обстояли у неандертальцев и ранних гомо сапиенс дела с копьями и дротиками, а также луками, пращами, арбалетами, пищалями, пулемётами и ядерным оружием, абсолютно никаких фактов, которые подтверждали бы гипотезу геноцида и уничтожения одного вида другим, пока нет. Для конца среднего и начала верхнего палеолита, в отличие от мезолита и последующих эпох, когда война действительно становится обычным явлением и в неё вовлекается множество людей, не известно ни коллективных захоронений жертв боевых действий, ни хотя бы просто скоплений костей со следами насильственной смерти их обладателей.

Отдельные стычки со смертельным исходом наверняка случались, свидетельством чему может являться, например, рана на черепе из Сен-Сезер, но не похоже, чтобы они перерастали в массовую резню. Да и как определить, имеем мы дело с последствиями межвидовых или внутривидовых конфликтов? Правда, уже упоминавшийся выше немецкий антрополог Герман Клаач полагал, что доказательством войны между неандертальцами и современными людьми являются находки из Крапины. «Пока что, — писал он, — это единственное место, где были обнаружены кости обоих типов людей ледникового периода, причём состояние этих костей позволяет сделать вывод, что здесь произошла битва за овладение пещерой» [307] . Однако уже современникам Клаача было ясно, что нарисованная им картина во многом фантастична, а спустя всего несколько лет она стала казаться и вовсе невероятной. «В настоящее время никто уже не думает серьёзно о „сражении при Крапине“, где гориллоидные западные неандертальцы и пришедшие с востока орангоидные ориньякские люди (т. е. Homo sapiens) сражались и победители пожирали побеждённых» [308] , — заметил по этому поводу не без иронии Г. Вейнерт. Если каннибализм в Крапине и имел место, подчеркнул он далее, то и съеденные, и те, кто их ел, были неандертальцами [309] .

307

Klaatsch 1920: 325.

308

Клаач полагал, что разные формы людей произошли от разных форм человекообразных обезьян.

309

Вейнерт 1935: 231.

Раз уж речь у нас снова зашла о каннибализме, то уместно будет упомянуть несколько гипотез, в которых исчезновение неандертальцев связывается именно с этим явлением, тем более что недавно многие средства массовой информации объявили, будто теперь-де точно доказано — «наши» их съели. Именно так было истолковано скорыми на выводы и обобщения журналистами сообщение о том, что среди человеческих останков, найденных в ориньякском слое пещеры Ле Руа во Франции ещё в середине прошлого века, имеется фрагмент нижней челюсти с рядом неандерталоидных черт и следами порезов каменными орудиями [310] . Газеты и Интернет сразу же запестрели заголовками, уведомлявшими публику, что неандертальцы исчезли потому, что пошли на корм прожорливым сапиенсам. На самом деле обломок, о котором идёт речь, не поддаётся точному таксономическому определению и вполне мог принадлежать человеку современного анатомического типа. Что же касается порезов, то они появились скорее всего не потому, что над костью потрудились каннибалы (вряд ли челюсть представляла для них лакомый кусочек), а вследствие попытки извлечь зубы из альвеол для последующего превращения их в подвески или бусины. Такой обычай был довольно широко распространён в рассматриваемую эпоху: перфорированные человеческие зубы найдены на четырёх (как минимум) ориньякских памятниках, в том числе и в Ле Руа [311] .

310

Ramirez Rozzi et al. 2009.

311

Vanhaeren and d’Errico 2006.

А ещё есть гипотеза, будто неандертальцев подвела мохнатость. Якобы были они сильно мохнатыми, точно такими, как все другие млекопитающие, жившие в Евразии ледникового периода. Им-то самим шерсть ничуть не мешала, даже наоборот, грела, но когда по соседству объявились гомо сапиенс, запахло жареным — в самом что ни на есть прямом смысле. Почему? Послушаем автора гипотезы: «Для голодного человека, — рассуждает он, — мохнатый неандерталец был животным, следовательно — дичью. В сегодняшней Африке голодные люди питаются плотью шимпанзе и горилл. Неандертальцы, я полагаю, исчезли в Европе и Азии по той же причине, по которой исчезли мамонты: мы их съели» [312] . Опубликовано это великолепие было в журнале, называющемся «Медицинские гипотезы».

312

Harris 2006: 1055.

Другой автор того же журнала, тоже неравнодушный к теме каннибализма, пошёл в поисках ответа на интересующий нас вопрос иным, более извилистым путём. Он предположил, что неандертальцы пали жертвами собственных вредных привычек. Нет, никто, разумеется, не утверждал, что в один ужасный день они просто взяли, да и переели друг друга — всё гораздо хитрее. Дело в том, что обычай употреблять на обед себе подобных (и особенно их мозг) может привести к распространению в обществе, допускающем подобное безобразие, трансмиссивной губчатой энцефалопатии (ТГЭ) — смертельного и притом заразного недуга, который способен передаваться от больных людей к здоровым множеством путей, даже через каменные орудия. Заболевание имеет длительный — до десятков лет — инкубационный период, а в конечной стадии приводит к дегенерации нейронов мозга (в результате серое вещество приобретает губчатую структуру) и слабоумию с неизбежным летальным исходом. Известны случаи, когда ТГЭ поражала значительную часть членов отдельных обществ, ставя под угрозу само их существование. В совсем недавнем прошлом такая неприятность приключилась, например, с одной из групп папуасов Новой Гвинеи, и, возможно, в глубокой древности в каких-то популяциях, в том числе и неандертальских, тоже имело место нечто подобное. Однако видеть в этом главную причину их вымирания, как делает автор рассматриваемой статьи [313] , по меньшей мере странно. Для подавляющего большинства человеческих обществ, включая охотников-собирателей первобытной эпохи и современности, каннибализм был не правилом, а редким исключением, и антропологические материалы, как мы уже знаем из главы 9, не дают никаких оснований думать, что неандертальцы в этом плане отличались от остальных в худшую сторону. Если уж и искать причину смены населения в Европе в эпидемических заболеваниях, то, скорее, можно предположить, что на исход конкуренции двух форм гоминид повлияло отсутствие у неандертальцев иммунитета против какой-то тропической инфекции (или инфекций), принесённой гомо сапиенс с их прародины в Европу [314] . Конечно, это предположение пока непроверяемо и недоказуемо, но в принципе вполне вероятно, что по крайней мере отдельные популяции коренного населения в результате контактов с пришельцами могли сильно пострадать от эпидемий. Как известно, такое не раз случалось в историческое время.

313

Underdown (2008). Идея о возможной роли каннибализма и губчатой энцефалопатии в вымирании неандертальцев была выдвинута и развита другими исследователями (Cooper 2000; Chiarelli 2004), но автор «Медицинских гипотез» своих предшественников почему-то не упоминает.

314

См., напр.: Sorensen n.d.