Неандертальский параллакс. Трилогия
Шрифт:
— Вы привыкнете к его чувству юмора.
Дитер поднялся на ноги.
— Давайте я вас чем-нибудь угощу. Мэри — что будете пить? Вино?
— Белое вино, спасибо.
— Понтер?
Понтер задумался, явно не зная, чего попросить. Мэри склонилась к нему.
— В барах всегда есть «кока-кола», — сказала она.
— «Кока-кола»! — радостно воскликнул Понтер. — Да, конечно.
Дитер ушёл. Мэри взяла несколько печенюшек из деревянной плошки в центре стола.
— Итак, — сказала Анджела, обращаясь к Понтеру, — надеюсь,
— Я не специально, — сказал Понтер.
— Разумеется, — усмехнулась Анджела. — Но всё, что мы слышим о вашем мире, противоречит тому, что мы, как нам казалось, знаем.
— К примеру? — сказал Понтер.
— Ну, скажем, говорят, что ваш народ не занимается сельским хозяйством.
— Это так, — сказала Понтер.
— Мы всегда считали, что сельское хозяйство — необходимая предпосылка для развитой цивилизации, — Анджела отхлебнула из своего стакана.
— Почему? — спросил Понтер.
— Ну-у… — сказала Анджела, — видите ли, мы считали, что только сельское хозяйство может обеспечить надёжный источник пищи, который позволил бы людям заняться другими делами: стать учителями, строителями, чиновниками и так далее.
Понтер медленно покачал головой, словно ошеломлённый услышанным.
— В нашем мире есть люди, которые решили жить простой жизнью, как жили наши предки. Как по-вашему, сколько времени у одного такого лица… — Мэри знала, что в языке Понтера имеется гендерно-нейтральное местоимение третьего лица; вероятно, это его Хак попытался таким образом перевести, — …уходит на то, чтобы прокормить себя и тех, кто от него зависит?
Ангела слегка пожала плечами.
— Думаю, немало.
— Напротив, — сказал Понтер. — Совсем немного, если количество зависимых лиц невелико. Заботы о пропитании занимают примерно девять процентов времени. — Он остановился, то ли подсчитывая в уме, то ли дожидаясь, пока Хак произведёт пересчёт. — Где-то шестьдесят часов в месяц.
— Шестьдесят часов в месяц, — повторила Анджела. — Это будет — Боже, всего пятнадцать часов в неделю!
— Неделя — это семь дней? — спросил Понтер, глядя на Мэри. Та кивнула. — Да, всё верно, — подтвердил Понтер. — Остальное время может быть посвящено другим занятиям. У нас с самого начала было много свободного времени.
— Понтер прав, — сказал Генри Бегущий Олень. — Пятнадцать часов в неделю — это средняя занятость представителей племён охотников и собирателей и на нашей Земле в наше время.
— Правда? — удивилась Анждела, отставляя стакан.
Генри кивнул.
— Сельское хозяйство было первым людским занятием, в котором результат был пропорционален затраченным усилиям. Если вы пашете поле восемьдесят часов в неделю, то вспашете вдвое больше, чем если бы пахали сорок. В охоте и собирательстве всё не так: если вы станете охотиться полный день, то перебьёте всю дичь на своей территории. В этом деле трудовой героизм контрпродуктивен.
Вернулся Дитер; он поставил стаканы перед Мэри и Понтером и сел на своё место.
— Но как можно жить осёдло без сельского хозяйства? — спросила Анджела.
Генри нахмурился.
— Вы что-то совсем не то говорите. Люди начали жить осёдло задолго до сельского хозяйства, ещё будучи охотниками и собирателями.
— Но… да нет же, я ж ещё со школы помню…
— А в вашей школе много было учителей-индейцев? — ледяным тоном спросил Генри Бегущий Олень.
— Не было совсем, но…
Генри взглянул на Понтера, потом на Мэри.
— Белые редко в этом разбираются, но, тем не менее, это так. Охотники и собиратели живут осёдло. Чтобы жить с земли таким образом, её нужно знать досконально: какие растения где растут, куда животные ходят на водопой, где птицы гнездятся и когда откладывают яйца. Нужна целая жизнь, чтобы изучить свою территорию по-настоящему. Переехать в другое место означает просто выбросить весь этот приобретённый тяжким трудом опыт.
Мэри вскинула бровь.
— Но земледельцы тоже вынуждены пускать корни… во всех смыслах.
Генри не оценил игры слов.
— На самом деле это земледельцы ведут кочевую жизнь, если рассматривать жизнь многих поколений. Охотники и собиратели ограничивают размер своих семей; чем больше лишних ртов, тем больше приходится работать взрослым. Но земледельцам большая семья выгодна: каждый ребёнок — это лишняя пара рук на поле, и чем больше у тебя детей, тем меньше тебе приходится работать самому.
Понтер слушал с явным интересом; его транслятор несколько раз издавал тихий гудок, но в целом он, похоже, не испытывал затруднений.
— Звучит логично, — согласилась Анджела не без сомнения в голосе.
— Ещё бы, — сказал Генри. — Но когда отпрыски земледельца подрастают, они должны уходить на новые места и заводить собственные хозяйства. Спросите фермера, где жил его прапрадед, и он наверняка назовёт какое-то далёкое место; спросите охотника-собирателя, и он ответит «здесь».
Мэри вспомнила о собственных родителях, живущих в Калгари; дедушек и бабушек из Англии, Ирландии и Уэльса — чёрт, а ведь она не имеет ни малейшего понятия, где жили её прадедушки и прабабушки, не говоря уж про прапрадедушек…
— Территорию, с которой кормишься, так просто не бросишь, продолжал Генри. — Вот почему охотники-собиратели так уважают своих стариков.
Мэри тут же вспомнила, как Понтер посчитал глупостью то, что она подкрашивает волосы.
— Расскажите поподробнее, — попросила она Генри.
Генри отхлебнул из своей кружки.
— Земледельцы ценят молодость, потому что занятие земледелием требует грубой силы. Но охота и собирательство требуют знаний. Чем больше лет ты можешь вспомнить, тем легче подмечаешь закономерности, тем лучше знаешь свою территорию.