Небеса любви
Шрифт:
При этих словах брат Жульен тихо вскрикнул, но Паскаль и бровью не повел.
– Об этом не вам судить, леди Элизабет, – ответил он. – Давать оценку мне и моим поступкам будете не вы, а ваш отец.
– И суд его будет строгим, – заявила Лили. – Вам до конца дней придется сожалеть о том, что вы сделали.
Паскаль кивнул и с невозмутимым видом проговорил:
– Я могу лишь молиться о том, чтобы этого не случилось. Спокойной ночи, леди Элизабет. – Резко развернувшись, Ламартин стремительно удалился. Следом за ним затрусил брат Жульен.
Лили тяжело вздохнула.
Паскаль со вздохом обхватил руками голову. Минуту спустя устремил взгляд на бесконечное волнующееся море – словно созерцание стихии могло как-то успокоить его. Ветер насквозь продувал плащ, но он не чувствовал холода – холод иного рода сделал его совершенно бесчувственным.
Уже три дня все его силы уходили на то, чтобы сохранять самообладание. Всякий раз при взгляде на Элизабет Боуз ему хотелось схватить ее за горло и душить до тех пор, пока ее пухлые розовые губы не посинеют, а серовато-зеленые глаза не вылезут из орбит. Вообще-то Паскалю прежде крайне редко приходили в голову подобные мысли, и он отдавал себе отчет в том, что так думать дурно, но сейчас ему было на все наплевать, и он нисколько не стыдился своих дум. И вообще, в последнее время он был сам на себя не похож. К тому же его постоянно преследовало ощущение, что он – не более чем пешка в чьей-то игре…
Паскаль вдруг вспомнил о книге – одной из тех, что лежали в его вещевом мешке. Это был трактат древнегреческого врача, фармаколога и натуралиста Педания Диоскорида под названием «О лекарственных веществах». Отец ботаники и фармакологии, живший более двух тысяч лет назад, оставил для потомков подробнейший список рецептов – как лекарств растительного происхождения, так и смертельных ядов.
Взять, к примеру, болиголов… Но, увы, болиголова в его распоряжении не было. Имелись и смертельно ядовитые грибы, отыскать которые не так уж трудно. Вот только для грибов еще не пришла пора…
– Аконит, белена, золотой дождь, – тихо шептал Паскаль названия ядовитых растений. – И еще – молочай, наперстянка, шпорник…
Он вдруг умолк и тяжко вздохнул. Размышления о том, каким образом можно уморить девушку, нисколько не успокаивали. И уж скорее она его уморит, а не он ее. У нее уже почти получилось: она загубила его доброе имя, его репутацию. А теперь она собиралась отдать его на растерзание волкам, одним из которых являлся ее отец, а другим – духовник герцога. И можно не сомневаться – они обглодают все его кости. Вот так Господь решил отплатить Паскалю Ламартину за многолетнюю службу Его делу.
В очередной раз вздохнув, Паскаль посмотрел на руки. Эти руки казались ему самыми обычными – были из плоти и крови, как и у всех прочих. И все же люди смотрели на них, как на что-то необыкновенное, словно они не являлись руками простого смертного. Казалось, к нему относились так, словно вокруг него была какая-то невидимая ограда, отделявшая его от всех остальных людей.
Но он, Паскаль, не просил такого дара. Временами он даже мечтал о том, чтобы у него отняли этот дар. Все было бы проще, если бы он у него и не появлялся никогда! Но что толку мечтать? У Господа были на него иные планы, когда Он послал за ним Николаса, который и вытащил его из бурлящего моря уже бездыханного, а потом отправил в помощь к Николасу Джорджию, вдохнувшую в него жизнь.
Паскаль снова вздохнул. Кто он такой, чтобы оспаривать Божью волю? Его Небесный отец всегда поступал с ним так, как Ему было угодно, и Его никогда не интересовали пожелания Паскаля. А сейчас Господь отсылал его обратно в Англию с самой эгоистичной, самой зловредной и заносчивой женщиной из всех, которых он имел несчастье встретить в жизни. И как это следовало понимать?
Пальцы Паскаля сжались вокруг камня, острые края которого впились в ладонь. Но он едва почувствовал это, так как приучил себя к почти полному бесчувствию. Он просто не мог позволить себе эмоции, поскольку знал, что из этого получится. Крепко сжав камень, Паскаль швырнул его как можно дальше в море. И увидел, как волна поглотила камень.
– Со мной будет так же, – прошептал он. – Точно так же…
– Лили! Элизабет! Давай-ка, дитя мое, просыпайся. Хоть раз в жизни сделай то, о чем тебя просят!
Лили почувствовала, что ее трясли за плечо, и с трудом разлепила веки. Она почти не спала этой ночью, все ворочалась, не находя себе места, а задремала, казалось, всего несколько минут назад. В окна сочился сероватый свет, которого не хватало даже для того, чтобы разглядеть лицо склонившейся над ней Коффи.
– Который час? – спросила Лили и села в кровати, ежась от холода.
– Половина пятого.
– Половина пятого? Коффи, как ты можешь будить меня в такую рань? – Лили плюхнулась на подушки. – До отплытия еще, должно быть, часа три, не меньше.
– Монах и месье Ламартин уже встали и даже поели, детка.
– Это они по привычке, – пояснила Лили. – Что они, что падре Меллит – всегда встают так рано. Впрочем, падре Меллит, пожалуй, вообще никогда не спит.
– Корабль ждет в порту, и они уже понесли туда твой сундук, – сообщила Коффи. – Я знаю, что ты не привыкла так рано вставать, но сейчас все же придется.
– Ладно, хорошо, – пробурчала Лили, протирая глаза. – Но я знаю, что он специально организовал отплытие в такую рань. Решил мне досадить.
Лили откинула одеяло, опустила ноги на пол и подошла к окну, чтобы собственными глазами увидеть то, о чем говорила Коффи. И правда, судно стояло у причала, а высокие мачты подпирали серое небо, которое, казалось, вот-вот прольется дождем. На пристани же она заметила две знакомые фигуры – брата Жульена, безошибочно узнаваемого из-за своего хрупкого телосложения и монашеского облачения, и прохвоста Ламартина, которого тоже было легко узнать по высокому росту и непокрытой темноволосой голове. Испытав приступ ненависти к ним обоим, Лили резко отвернулась от окна и пробормотала: