Небеса
Шрифт:
День растянулся в бесконечность.
Я курила в туалете — прокаленном, едко пахнувшем хлоркой, — курила, сидя на перевернутом ведре. Рядом шарашилась усатая бабка-техничка, почти с головой запакованная в серый халат:
"Больная называется! Сидит, курит! Давай отседова, на улице кури!"
В дневное время клиника вымирала — больные прятались в палатах, как в норах, или принимали лечение. Только к девяти часам, под громкие позывные телесериала главный холл наполнялся живыми людьми. Усевшись рядами, пациенты жадно следили за вымученными страданиями, а я разглядывала пациентов, спрятавшись за псевдокоринфской
Сериал смотреть было скучно, и я снова уходила в туалет. Укурившись до отравленного состояния, я смотрела в темное окно, где блестел тонко срезанный месяц, и потом плелась в свой жуткий полулюкс. Приходил сон, но был он тяжелым и мутным, как похмелье: мне казалось, будто от подушки пахнет мокрой резиной, а может, я просто плакала во сне.
Зима пришла в «Рощу», как вероломный захватчик, и заняла землю, не унижаясь до ультиматумов: мело не хуже, чем в феврале. Мерзли печальные сосны, под ними спали ко всему привычные собаки.
Как все пациенты «Рощи», я приходила на завтрак с личной ложкой в руке — здесь отсутствовали любые столовые приборы. Прямоугольный кусочек хлеба, тусклое масло, бугристая каша в тарелке с голубым клеймом и чай. Завтрак вопиюще соответствовал больничным стандартам, но я не привередничала — быстро ела, стараясь не смотреть, как это делают окружающие. Пациенты «Рощи» перестали казаться мне обычными людьми. Я замечала странные улыбки, зажатые кулачки, неестественные изломы шеи… Многие промахивались ложкой мимо рта или роняли пищу на одежду, после чего разглядывали испачканную ткань внимательно и удивленно. Однажды, когда я собралась уходить, одна женщина вдруг закричала громко и жалобно, как ребенок: она показывала пальцем себе в чай. Никого этот крик не напугал и даже не потревожил, она успокоилась самостоятельно и через минуту пила тот самый чай без всяких жестов и криков.
Шагая в свой корпус, я вспоминала полубезумного братца из Питера — вот он бы идеально вписался в тутошнюю компанию! А я, почти нормальный, в принципе, человек, — что я здесь делаю?..
И приходила покорно в спортивный зал, где в тени шведских лестниц, на черных матах, пропахших пылью, пациенты переживали трансперсональный опыт. Так выражалась Соня Сергеевна, моя желтоглазая наставница. Во время тренингов она демократично переодевалась в спортивный костюм «Рибок».
"У нас новый участник, — торжественно сказала Соня Сергеевна, держа меня за руку. Ладонь ее была холодная и влажная, как брынза. — Давайте повторим для Аглаи обряд знакомства".
Все быстро выстроились в круг, а потом по очереди вышагивали на середину — будто в детском «каравае» — и называли свое имя. Даже очень немолодые пациенты называли себя запросто, без отчества. Таков был Миша полный мужчина с головой морщинистой и лысой, как облетевший одуванчик. Наташа и Зина, подруги средних лет, с уплывшими фигурами смертельно похожие друг на друга, как давно знакомые люди. Еще была шустрая, цыганистая девушка Яна, и Павлик — молодой человек с крошечной, как у динозавра, головой, в общем, группе явно не хватало еще одного человека для четности.
"Теперь сядем в круг и расскажем о своих проблемах", — ласково приказала Соня Сергеевна.
Я оглянулась на дверь.
"Она закрыта", — шепнула директриса и одобрительно кивнула Яне. Яна рассказывала о своем прадедушке, который убил царя в Екатеринбурге. Плохая карма прадедушки влияла на Яну, и девушка не могла подавить в себе агрессию. Миша доверил нам подробный отчет о своих сексуальных проблемах (он не мог с теми, кого хотел, и не хотел с теми, кто мог с ним). Павлик пожаловался на одиночество, подружки, хихикая, признались в затяжной депрессии.
"Теперь ты, Аглая, — настаивала Соня Сергеевна. — Скажи, что ты здесь делаешь и чего ждешь от наших занятий?"
"Не знаю, что я здесь делаю, но больше всего на свете хочу убраться отсюда!" — честно призналась я, немного, впрочем, испугавшись выплеска откровенности. Зря беспокоилась — Соня Сергеевна (мне пришло в голову звать ее просто ЭсЭс) выглядела так, словно я не нахамила, а изощренным образом польстила ей.
"Подышим? — без перехода спросила ЭсЭс, и все, кроме меня, оживились. Аглая, я потом расскажу тебе о голотропном дыхании, а пока доверься мне и дыши животом, дыши всем телом сильно и часто, как можешь. Поняла?"
При чем тут дыхание, хотела спросить я. Разве так лечат человека, отравленного несчастной любовью? Мне бы хотелось поговорить с кем-то умным, а меня заставили дышать животом и фокусироваться на этом. "Вдох сильный, выдох поспокойнее, Аглая!"
Я старалась, но в конце концов бросила и начала наблюдать за другими. С ними происходили странные вещи, по мере усиления дыхания лица пациентов менялись, а тела начинали жить собственной жизнью, никак не связанной с обладателями. Правнучка цареубийцы сидела рядом со мной и, вне сомнений, переживала оргазм — сомкнуто-мучительное выражение лица сменилось таким блаженным облегчением, что мне стало стыдно на нее смотреть. Одинокий Павлик стонал, как порнографический актер, на голубом трико расплывалось неровное, темное пятно.
Я вскочила, неловко подвернув ногу, суровая боль захватила лодыжку в кольцо. ЭсЭс поймала мою руку:
"Аглая, останься. Оргазмический опыт — вполне нормальное явление при голлотропном дыхании. Мы высвобождаем все наши травмы, отпускаем себя на волю. Ты не представляешь себе, какие перед тобой откроются возможности! В реальной жизни невозможно испытать таких вещей… Доверься мне!"
Ласково, но крепко ЭсЭс вовлекла меня обратно в круг, и я закрыла глаза, чтобы не видеть, как пациенты высвобождают свои травмы.
Сеанс дыхания шел почти целый час, после чего ЭсЭс раздала нам бумагу с фломастерами и повелела "изобразить впечатления после путешествия". Я нарисовала кукиш, тогда как у моих соседей били фонтаны и шумели водопады красного притом цвета.
Полумертвая, добралась до своей палаты: теперь она показалась мне спасительным оазисом тишины. Уткнулась в серую наволочку бугристой подушки: маленькое желтое перо выбралось наружу и дрожало прямо перед глазами.
"Ругаева, у тебя завтра консультация психолога, собирайся сразу после обеда, — в двери торчала медсестра. — И не забудь лекарства". Она положила мне в ладонь две красненькие, одну желтую и три белые таблетки. Я дождалась, пока медсестра уйдет, и выкинула разноцветную гадость в свой личный унитаз.