Небесное пламя (Божественное пламя)
Шрифт:
Покинув театр, Гефестион отлучился, чтобы провести час со своими родителями, приехавшими в город на праздник. Когда он вернулся во дворец, то оказался в центре урагана.
Комната Александра была полна его друзей, все говорили одновременно: негодуя, намекая, тут же строя заговоры. Увидев Гефестиона в дверях, Александр вырвался из толпы, подбежал к нему и, схватив за руку, прокричал прямо в ухо новости. Ошеломленный его яростью, Гефестион что-то сочувственно пробормотал; разумеется, Александр должен был услышать о свадьбе от царя, разумеется, к нему отнеслись пренебрежительно. Истина постепенно, как мозаика, сложилась из разрозненных слов. Александр поверил матери, что таким образом Филипп подтвердил права Арридея на македонский престол. Олимпиада в этом не сомневалась.
«Я должен увести его отсюда», – подумал Гефестион, но не осмелился даже на попытку. Александр горел, словно в лихорадке, юноши – вспоминая его победы, проклиная неблагодарность царя, предлагая нелепые советы – чувствовали, что необходимы Александру, и не собирались его оставлять. От Гефестиона он хотел того же, чего и от всех остальных, только с большим нетерпением. Безумием было бы перечить ему сейчас.
«Иллирия, – думал Гефестион. – Это как болезнь, от которой он не может оправиться. Позднее я поговорю с ним».
– Что это за женщина? – спросил Гефестион. – Невеста знает, что просватана за недоумка?
– А ты как думаешь? – сказал Александр, его ноздри раздувались. – Что за человек ее отец?
Его брови сошлись, он задумался, потом начал мерить шагами комнату. Гефестион распознал пролог близящегося действия.
Шагая за Александром по пятам, не обращая внимания на признаки опасности, Гефестион сказал:
– Александр, это не может быть правдой, если только царь не сошел с ума. После того как его выбрали царем, потому что македонцы не хотели признать ребенка? Как он может думать, что они признают слабоумного?
– Я знаю, что он делает. – Казалось, от Александра исходили волны сухого жара. – Арридей всего лишь затычка, пока Эвридика не родит мальчика. Это работа Аттала.
– Но… но подумай! Этот мальчик еще даже не родился. Потом нужно время, чтобы он вырос. Скажем, восемнадцать лет. А царь – солдат.
– Эвридика опять беременна, ты не знал? – прокричал Александр.
«Если дотронуться до его волос, – думал Гефестион, – можно будет, наверное, услышать треск».
– Царь не может считать себя бессмертным, – возразил Гефестион. – Он отправляется на войну. Что случится, если Филипп умрет в ближайшие пять лет? Кто тогда станет царем, если не ты?
– Если только царь меня не убьет.
Александр произнес эти слова как нечто привычное.
– Что? Как ты мог в это поверить? – ужаснулся Гефестион. – Собственного сына?
– Все говорят, я ему не сын. Что ж, тогда я должен позаботиться о себе сам.
– Кто так говорит? Уж не имеешь ли ты в виду эту пьяную болтовню на свадьбе? Думаю, говоря об истинном наследнике, Аттал всего лишь хотел сказать, что в нем будет македонская кровь с обеих сторон.
– О нет. Сейчас говорят другое! – кипел Александр.
– Послушай. Давай пройдемся. Поохотимся, например. Обсудим все после, – предложил Гефестион.
Быстро оглянувшись, чтобы увериться, что никто больше не слышал этих слов, Александр отчаянно пробормотал:
– Спокойствие, спокойствие.
Гефестион отошел к остальным, и Александр снова заметался по комнате, как волк в клетке. Внезапно он повернулся и сказал:
– Я с этим справлюсь!
Гефестион, привыкший всецело доверять этим ноткам решимости в голосе Александра, мгновенно ощутил приближение катастрофы.
– Посмотрим, – сказал Александр, – кто выиграет от этой помолвки.
Его друзья, в точности как хор в трагедии, стали умолять его открыться.
– Я пошлю в Карию, чтобы рассказать Пиксодору, какого рода сделку он заключил.
Раздались рукоплескания. «Все сошли с ума, – думал Гефестион, – весь мир обезумел». Перекрывая шум, моряк Неарх выкрикнул:
– Ты не можешь этого сделать, Александр. Мы проиграем войну в Азии из-за тебя.
– Ты мог бы дать мне закончить, – огрызнулся Александр. – Я предложу дочери Пиксодора себя.
Когда до них дошел смысл этих слов, воцарилось молчание. Потом Птолемей сказал:
– Сделай это, Александр. Я поддержу тебя, вот моя рука.
Гефестион в ужасе уставился на него. Он рассчитывал на Птолемея, здравомыслящего старшего брата. Тот недавно выписал назад из Коринфа Таис, уехавшую на юг на время его ссылки. Но сейчас стало ясно, что Птолемей взбешен не меньше Александра. В конце концов, хотя и непризнанный, он был старшим сыном Филиппа. Привлекательный, способный, честолюбивый, уже достигший тридцати лет, он полагал, что и сам прекрасно смог бы управлять Карией. Одно дело – уступить любимому брату, законному наследнику, и совсем другое – остаться в тени из-за слюнявого Арридея.
– А вы все что скажете? Мы останемся с Александром? – крикнул Птолемей.
Некоторые смутились, но согласились все. Убежденность Александра всегда захватывала. Юноши заявили, что этот брак сохранит Александру его место и принудит царя считаться с ним. Даже слабовольные, видя, что Александр считает голоса, присоединялись к заговору; все же, думали они, это не иллирийское изгнание, им ничего не придется делать, весь риск Александр возьмет на себя.
Это измена, думал Гефестион. Отчаяние сделало его дерзким; он взял Александра за плечи с твердостью человека, заявляющего о своих правах. Александр тотчас же повиновался и вместе с ним отошел в сторону.
– Утро вечера мудренее. Ты примешь решение завтра, – твердо сказал Гефестион.
– Никогда не следует откладывать.
– Послушай. Что, если твой отец и Пиксодор меняются тухлой рыбой? Что, если она потаскушка или уродина? Как раз пара для Арридея. Ты станешь посмешищем.
С видимым усилием Александр поднял на него широко распахнутые блестящие глаза и со спокойствием, которое тяжело ему далось, сказал:
– Ну и что? Для нас разницы нет, ты это знаешь.
– Конечно знаю! – сказал Гефестион сердито. – Ты ведь не с Арридеем говоришь, с этим дурачком…