Небесное пламя (Божественное пламя)
Шрифт:
Александр все так же молча дернул головой в сторону говорившего, резко, как охотничий пес.
– Позволь нам сопроводить тебя к крепости; откуда нам знать, кто предатель? – предложил Линкестид.
«Да, кто? – думал Гефестион. – Этому человеку что-то известно. Для чего он приготовил оружие?» Александр оглядывал толпу: ищет остальных братьев-Линкестидов, понял Гефестион. Он привык читать мысли Александра.
– Что такое? – раздался в толпе голос Антипатра.
Народ расступился. Антипатр проложил себе путь в беспорядочном кружении гостей, македонцы дали ему дорогу сами. В течение долгих лет он назначался единственным наместником Македонии; за ним стояла царская армия. Высокий, с венком на голове, одетый с умеренной пышностью, облеченный своим авторитетом, Антипатр оглядывался вокруг.
– Где царь? – спросил старик.
– Здесь, – ответил Александр.
Он выдержал взгляд Антипатра и отступил в сторону, открывая тело.
Антипатр наклонился и выпрямился.
– Он мертв, – сказал старик недоверчиво. – Мертв. – Антипатр провел рукой по лбу, дотронулся до пиршественного венка и, потрясенно вздрогнув, швырнул его на землю. – Кто?
– Павсаний его убил, – сказали в толпе.
– Павсаний? После стольких лет?
Антипатр осекся, смущенный тем, что сказал.
– Его взяли живым? – быстро, слишком быстро спросил Александр Линкестид.
Александр помедлил с ответом, всматриваясь в его лицо.
– Я хочу, чтобы ворота города закрыли и на стенах выставили дозорных. Никто не уедет, пока я не распоряжусь. – Александр изучающе оглядел толпу. – Алкета, твой отряд. Приведи воинов в готовность.
«Птенец проклюнулся, – подумал Антипатр, – я был прав».
– Александр, здесь ты в опасности. Не лучше ли подняться в крепость? – спросил он.
– Всему свое время, – сказал Александр. – Что там происходит?
Снаружи второй начальник стражи пытался навести порядок при помощи тех младших военачальников, которых сумел найти. Но воины совсем потеряли голову и слушали своих товарищей, истерически кричащих, что все они будут казнены за соучастие. С проклятиями вояки набросились на юношей, убивших Павсания. Их обвиняли в том, что они хотели заткнуть убийце рот. Военачальники тщетно старались перекричать галдящих.
Александр вышел из глубокой синей тени парода в сияющий холодный свет раннего утра. Солнце едва ли поднялось выше с той минуты, как он появился в театре. Прыжком взлетел он на низкую стену у ворот. Шум стих.
– Александр! – резко выкрикнул Антипатр. – Осторожнее! Не показывайся!
– Стража, направо – фалангой! – приказал Александр.
Суетливая толпа притихла, как испуганная лошадь, успокоенная наездником.
– Я чту ваше горе. Но не уподобляйтесь в нем женщинам. Вы выполнили свой долг; я знаю, какие приказы вы получили. Я сам их слышал. Мелеагр, эскорт для тела царя. Отнесите его в крепость. – Видя, что люди оглядываются в поисках материала для носилок, Александр добавил: – За сценой есть дроги с реквизитом для трагедии.
Он склонился над телом и, расправив складку пурпурного плаща, прикрыл лицо и укоряющий глаз Филиппа. Солдаты сгрудились вокруг трупа.
Встав перед молчащими рядами стражи, Александр сказал:
– Те, кто прикончил убийцу, шаг вперед.
Юноши неуверенно вышли, колеблясь между гордостью и страхом.
– Мы в долгу перед вами. Не бойтесь, что это будет забыто. Пердикка…
Юноша шагнул вперед, его лицо просветлело.
– Я оставил Букефала на дороге. Ты не присмотришь за ним? Возьми с собой четверых.
– Да, Александр. – Признательный Пердикка молниеносно исчез.
Повисло молчание. Антипатр насупился.
– Александр, царица, твоя мать, в театре. Не лучше ли дать ей охрану? – спросил он.
Александр отошел от старика вглубь парода. Антипатр стоял совершенно неподвижно. У входа царила суматоха; солдаты нашли дроги, украшенные росписью и задрапированные черным. Они подтащили их к Филиппу и подняли на них его тело. Плащ упал с лица царя. Кто-то опустил ему веки и придержал, чтобы они не открывались.
Александр, застыв, смотрел на театр. Толпа схлынула, рассудив, что болтаться здесь не стоит. Боги остались. В суете опрокинули статую Афродиты, и она неуклюже легла рядом со своим постаментом. Лишенный опоры юный Эрот склонился на ее упавший трон. Статуя царя Филиппа прочно сидела на своем месте, нарисованные глаза пристально смотрели на опустевший амфитеатр.
Александр повернулся. Его лицо потемнело, но голос прозвучал ровно.
– Да, я вижу, царица все еще там.
– Она, должно быть, горюет, – сказал Антипатр без всякого выражения.
Александр задумчиво взглянул на старика. Потом, словно что-то внезапно привлекло его внимание, посмотрел в сторону.
– Ты прав, Антипатр. Царице следует быть в надежных руках. И я буду благодарен тебе, если ты лично сопроводишь ее в крепость. Возьми столько человек, сколько сочтешь нужным.
Рот Антипатра открылся. Александр ждал, слегка склонив голову, его глаза застыли.
– Если тебе угодно, Александр, – сказал Антипатр и отправился выполнять поручение.
Настало минутное затишье. Гефестион чуть выдвинулся из толпы, молча, всего лишь предлагая свое участие, как повелевал ему бог. Александр не отозвался на призыв, но все же Гефестион чувствовал, что бог ему благодарен. Собственная будущность открылась перед Гефестионом: уходящие вдаль образы солнца и дыма. Он не должен оглядываться, где бы видение ни захватило его; его сердце приняло свою судьбу, все ее бремя, свет и тьму.
Глава эскорта отдал приказ. Царь Филипп, покачиваясь на своем позолоченном ложе, исчез из виду. Из священного виноградника несколько солдат принесли на куске плетня Павсания, прикрытого разодранным плащом; кровь капала сквозь раскрашенные прутья. Тело следовало показать народу.
– Приготовьте крест, – приказал Александр.
Шум стих до беспокойного бормотания и смешался с гулом водопадов Эгии. Вознося над ними свой могущественный неземной крик, в небо взмыл золотой орел. В его когтях извивалась змея, схваченная им на скалах. Люди подняли головы, тщетно ожидая, что змея извернется и нанесет смертельный укус. Александр, уловив шум, настойчиво следил за орлом, ожидая исхода схватки. Но, продолжая бороться, двое вечных противников растворились в безоблачном небе, над вершинами гор, сначала превратившись в пятнышко, потом – совсем исчезнув.