Небесное пламя (Божественное пламя)
Шрифт:
Большинство набранных Леонидом учителей считали попойки в зале слишком утомительным делом и с отговорками, забавлявшими македонцев, спасались в своих комнатах, там они спали или беседовали друг с другом.
– Может быть, – кивнул учитель музыки Эпикрат. – Но лошадь оценивают не по тому, как она ходит под уздой.
– Мальчик занимается, только когда хочет, – поддержал разговор математик Навкл. – Поначалу ему все было мало. Он может вычислить высоту дворца по его полуденной тени, и, если спросить его, сколько человек в пятнадцати фалангах, он даст ответ залпом. Но мне так и не удалось увлечь его красотой чисел. А тебе, Эпикрат?
Музыкант, худой смуглый эфесский грек, с улыбкой покачал головой:
– Твои числа служат пользе, а мои – чувству [24] . Как мы знаем, музыка нравственна; моя задача – воспитать царя, а не музыканта-виртуоза.
– Со мной он дальше не продвинется, – мрачно предрек математик. – Я сказал бы, что сам не знаю, зачем я здесь нужен, но кто мне поверит.
Взрыв хохота, сдобренного непристойностями, донесся из зала. Там какой-то местный талант в меру сил улучшал традиционную застольную песню. На седьмой раз гуляки загорланили хором.
24
Числа и их соотношения играли важную роль в теории античной музыки.
– Да, нам хорошо платят, – сказал Эпикрат. – Но столько же я мог бы заработать в Эфесе как педагог или как музыкант. Здесь я – маг, фокусник. Я вызываю грезы. Я приехал не для того, и все же мне это любопытно. Тебя это никогда не занимало, Тимант?
Тимант фыркнул. Он находил сочинения Эпикрата слишком новомодными и чересчур эмоциональными. Афинянин Тимант превосходил всех остальных чистотой своего стиля; фактически он был учителем Леонида. Чтобы приехать в Пеллу, Тимант закрыл свою школу, посчитав работу в ней обременительной для своего возраста и радуясь возможности обеспечить себе остаток дней. Он прочитал все, достойное прочтения, и когда-то в молодости понимал, о чем пытаются сказать поэты.
– Мне представляется, – сказал Тимант, – что здесь, в Македонии, устали от страстей. В дни моего ученичества много говорили о культуре Архелая. Кажется, вместе с непрерывными войнами, начавшимися после, хаос вернулся. Не скажу, что двор здесь вовсе лишен утонченности, но в целом мы среди дикарей. Вы знаете, что юноши в этой стране считаются взрослыми, когда убьют вепря и человека? Похоже, что мы перенеслись в древнюю Трою.
– Это облегчит твою задачу, – заметил Эпикрат, – когда ты дойдешь до Гомера.
– Система и прилежание – вот что требуется для изучения великих поэм. У мальчика хорошая память, когда он дает себе труд ее напрячь. Сперва Александр довольно успешно учил списки. Но он не может подчинить свой ум системе. Объясняешь конструкцию, приводишь соответствующий пример. Но думать о грамматике? Нет. Всегда «Почему они приковали Прометея к скале?» или «Кого оплакивала Гекуба?».
– Ты ему рассказал? Царям следует научиться жалеть Гекубу.
– Царям следует научиться владеть собой. Сегодня утром он прервал урок, потому что – единственно из-за удачного синтаксического построения – я привел несколько строк из «Семерых против Фив». А кто были эти семеро? Извольте рассказать. Кто вел конницу, фалангу, легковооруженных стрелков? Это не цель разбора, сказал я, сосредоточьтесь на синтаксисе. Он нахально ответил мне на македонском. Я был вынужден отстегать его линейкой по ладоням.
Пение в зале прервалось. Раздалась пьяная брань. Потом звон разбиваемой посуды. Загрохотал голос царя, шум стих, певцы завели новую песню.
– Дисциплина, – многозначительно сказал Тимант. – Умеренность, самообладание, уважение к закону. Если мы не заложим в нем эти основы, кто сделает это? Его мать?
Повисла пауза, во время которой Навкл, в комнате которого происходила беседа, нервно открыл дверь и выглянул наружу. Эпикрат сказал:
– Если ты хочешь соревноваться с ней, Тимант, ты бы лучше подсластил пилюлю, как я.
– Наш ученик должен сделать усилие и сосредоточиться. Это корень всякого образования.
– Не знаю, о чем вы все толкуете, – перебил Тиманта Деркил, атлет из гимнасия.
Все думали, что он заснул, склонившись на кровать Навкла. Деркил полагал, что усилие следует чередовать с отдыхом. Он был на середине четвертого десятка, его овальная голова и короткие кудри приводили в восторг скульпторов. Свое прекрасное тело Деркил усердно тренировал. Он говорил, что делает это, чтобы подать хороший пример своим ученикам. Но завистливые коллеги полагали, что причиной всему – тщеславие. Деркил гордился полученными лавровыми венками и не стремился показать себя умником.
– Мы бы хотели, – покровительственно заметил Тимант, – чтобы мальчик прилагал больше усилий.
– Я слышал. – Атлет приподнялся на локте; в этой позе он выглядел подчеркнуто величественно. – Вы сказали такое, что может накликать беду. Сплюньте.
Грамматик пожал плечами. Навкл язвительно поинтересовался:
– Не скажешь ли нам, Деркил, зачем ты остаешься?
– Сдается, у меня самая веская причина: уберечь моего ученика, если смогу, от преждевременной смерти. У него нет ограничителя. Наверное, вы заметили?
– Боюсь, – улыбнулся Тимант, – что термины палестры [25] для меня тайна за семью печатями.
– Я замечал, – сказал Эпикрат, – если ты имеешь в виду то же, что и я, Деркил.
– Я не знаю ваших жизней, – продолжил Деркил. – Но если кто-нибудь из вас видел кровь в сражении или был до потери памяти напуган, вы вспомните, как появлялась у вас сила, о которой вы никогда и не подозревали. Упражняясь, да даже и на состязании, вы не смогли бы ее проявить. Она словно под запором, будто заперла ее природа или мудрые боги. Это запас на последний случай.
25
Палестра – место для спортивных упражнений.
– Я помню, – сказал наконец Навкл, – во время землетрясения, когда дом обрушился и завалил нашу мать, я поднимал балки. А позже я не мог даже сдвинуть их с места.
– Природа достала из тебя эту мощь. Рождается мало людей, способных сделать это по собственной воле. Этот мальчик будет одним из них.
– Да, вполне возможно, что ты прав, – кивнул Эпикрат.
– И еще я думаю, что жизнь таких людей коротка. Я должен за ним присматривать. Однажды Александр сказал мне, что Ахилл выбирал между славой и долгой жизнью.