Небесное пламя (Божественное пламя)
Шрифт:
Гефестиону понадобилось время, чтобы поверить своим глазам: Олимпиада подсылала к Александру женщин. Разве соперничество с ними для царицы не горше? Служанки, приезжие певицы и танцовщицы, молодые жены, которых содержали не строго, девушки, которые не осмелились бы вызвать гнев царицы, даже если бы это стоило им жизни, вертелись вокруг и строили глазки на каждом шагу. Гефестион ждал, пока Александр первым заговорит об этом.
Однажды вечером, сразу после того, как в зале зажгли лампы, Гефестион увидел, как Александра перехватила всем известная красотка. Александр быстро взглянул в ее томные глаза, обронил какую-то шутку и двинулся прочь с холодной улыбкой, которая погасла, когда он заметил Гефестиона. Друзья пошли рядом. Гефестион, видя, что Александр еле сдерживается, беззаботно сказал:
– Не повезло Дориде.
Александр нахмурился, глядя прямо перед собой. Факелы отбрасывали на расписанные стены глубокие тени и зыбкие блики.
Внезапно Александр сказал:
– Мать хочет, чтобы я женился молодым.
– Женился? – удивленно переспросил Гефестион. – Как ты можешь жениться на Дориде?
– Не будь глупцом, – рассердился Александр. – Дорида замужем, она шлюха, ее последний ребенок родился от Гарпала.
Какое-то время друзья шли в молчании. Александр остановился за колонной:
– Мать хочет увидеть, как я кручу с женщинами, чтобы знать, что я готов.
– Но никто не женится в нашем возрасте. Только девушек выдают замуж, – возразил Гефестион.
– Мать много думает об этом и хочет, чтобы я подумал тоже.
– Но почему? – не понял Гефестион.
Александр взглянул на него, не столько удивляясь медлительности его ума, сколько завидуя невинности:
– Олимпиада хочет воспитать моего наследника. Я могу пасть в сражении, не оставив потомства.
Гефестион понял. Он мешал большему, чем любовь, большему, чем безраздельное обладание. Гефестион мешал власти. Пламя факелов затрепетало, порыв ночного ветра холодом обдал его шею.
– И ты согласен? – осторожно спросил он.
– Жениться? Нет, я выберу по своему вкусу, когда у меня будет время подумать об этом, – сказал Александр.
– Тебе придется обзавестись домом, а это большие хлопоты. – Гефестион посмотрел на удивленно приподнятые брови Александра и добавил: – А девушки… их можно позвать и бросить когда угодно.
– Об этом я и думаю. – Александр посмотрел на Гефестиона с бессознательной благодарностью. Потянув его за руку в тень колонны, он мягко сказал: – Не беспокойся об этом. Мать никогда не осмелится отнять тебя у меня. Она меня слишком хорошо знает.
Гефестион кивнул, не желая признаваться, что понял скрытое значение этих слов. Он действительно слишком поздно стал замечать, какое место ему отвели.
Немного погодя Птолемей, оставшись с Александром наедине, сказал ему:
– Меня попросили устроить для тебя ужин и пригласить кое-кого из девушек.
Их глаза встретились.
– Я, наверное, буду занят, – сказал Александр.
– Я буду благодарен тебе, если ты придешь. Я прослежу, чтобы тебе не докучали; они просто будут петь и развлекать нас. Ну как? Я не хочу неприятностей.
На севере не было обычая ужинать с гетерами; женщины были частным делом мужчины; не Афродита, но Дионис завершал пир. В последнее время среди молодых людей, устраивавших вечеринки, вошли в моду греческие манеры. На ужин явились четверо гостей; девушки сидели на краю их лож, щебетали, пели и играли на лире, наполняли кубки вином, приводили в порядок венки; пирующие словно перенеслись в Коринф. Александру хозяин предназначил самую старшую, Калликсену, опытную и образованную гетеру, пользовавшуюся некоторой известностью. Пока обнаженная девочка-акробат кувыркалась в воздухе, а пары на других ложах достигали взаимопонимания, тайком поглаживая и пощипывая друг друга, Калликсена рассказывала своим медовым голосом о красотах Милета, в котором недавно побывала, и царящей там тирании персов. Птолемей хорошо ее вымуштровал. Один раз, изящно наклонившись, она позволила платью соскользнуть с плеча, открывая ее превозносимую всеми грудь, но, как Александру и было обещано, ее такт оказался безукоризненным. Он насладился ее обществом и на прощанье поцеловал сладкие, соблазнительно изогнутые губы.
– Не знаю, – сказал Александр Гефестиону, лежа в постели, – почему моя мать так хочет видеть меня порабощенным женщинами. Думается, она достаточно насмотрелась на моего отца.
– Все матери сходят с ума по внукам, – ответил Гефестион снисходительно.
Вечер оставил в Александре смутную неудовлетворенность и сделал его восприимчивым к ласкам.
– Подумай о великих людях, которых погубили страсти. Взгляни на Персию.
Поддавшись мрачному настроению, Александр процитировал из Геродота устрашающую историю ревности и мщения. Гефестион выказал надлежащий ужас. Его сон был сладок.
– Царица была довольна, – сказал Птолемей на следующий день, – что вечер тебе понравился.
Птолемей никогда не говорил сверх того, что было достаточным: черта характера, которую Александр высоко ценил. Александр послал Калликсене ожерелье из золотых цветов.
Зима близилась к концу. Два гонца из Фракии – первого задержал разлив рек – прибыли одновременно. В первом письме сообщалось, что царь начал понемногу ходить. Через моряков он получил вести с юга. Союзная армия, после многих хлопот и проволочек, добилась частичной победы; амфиссийцы приняли условия мирного договора: низложить предводителей правящей партии и вернуть из изгнания оппозицию. Последнее требование всегда было самым ненавистным: возвращаясь, изгнанники припоминали старые обиды. Амфиссийцы еще не выполнили его.
Из второго письма стало ясно, что Филипп напрямую связался со своими агентами на юге. Те доносили, что амфиссийцы продолжают поддерживать свое правительство, не обращая внимания на протесты; оппозиция не смеет вернуться. Коттиф, глава армии Союза, тайно снесся с Филиппом: если Союз будет вынужден действовать, окажется ли царь готовым к войне?
Вместе с этим письмом пришло еще одно, скрепленное двойной печатью и адресованное Александру как наместнику. Филипп хвалил хорошее управление сына и сообщал, что, хотя он и надеется вскоре оправиться настолько, чтобы совершить переезд в Пеллу, дело не терпит отлагательства. Царь хотел, чтобы вся армия была приведена в боевую готовность. Однако не должно возникнуть подозрений, что эти приготовления касаются событий на юге; рассказать о планах царя можно только Антипатру. Для остальных должен быть найден какой-либо иной предлог. В Иллирии вспыхнула племенная междоусобица; следует распустить слух, что западные границы Македонии в опасности и войско будет поведено туда. Скупые распоряжения по подготовке и набору армии заключались отцовским благословением.
Как птица, выпущенная из клетки на свободу, Александр горячо взялся за дело. Когда он разъезжал по окрестностям Пеллы, отыскивая подходящее для маневров место, можно было слышать, как он поет в такт ударам копыт Букефала. «Если бы девушка, которую он любил долгие годы, – думал Антипатр, – дала ему, внезапно смягчившись, слово, он все равно бы так не сиял».
Все время созывались советы; профессиональные военачальники выслушивали родовых вождей, которые командовали отрядами единоплеменников. Олимпиада спрашивала Александра, чем он постоянно занят и почему выглядит таким озабоченным. Александр отвечал, что вскоре надеется участвовать в приграничной войне с иллирийцами.