Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
Шрифт:
– Да, он был умным. Но я бы лучше дал сражение.
– Неужели? – ухмыльнулся Филипп. – Я бы поступил так же. Будем живы, кто знает, может, так оно и выйдет. – Он поднялся со скамьи, одергивая свой белоснежный гиматий с пурпурной каймой. – Во времена моего деда спартанцы, чтобы укрепить свою власть над югом, заключили договор с Великим царем. Ценой тот назначил греческие города в Азии, тогда еще свободные. Доныне никто не смыл этого черного позора с лица Эллады. Невозможно было противостоять Артаксерксу и спартанцам одновременно. И говорю тебе: города не обретут свободу до тех пор, пока греки не объединятся под предводительством одного военачальника. Дионисий Сиракузский [19]
19
Дионисий Сиракузский (ок. 430–367 до н. э.) – правитель Сиракуз с 405 г., основатель мощного государства по обе стороны Мессинского пролива.
Мальчик прыгнул, загородив ощетинившуюся собаку, и крикнул:
– Я люблю его! – В его голосе звучала не нежность, а вызов на смертельный бой.
Раздраженный и разочарованный, Филипп сказал:
– Хорошо, хорошо. Нет нужды кричать на меня. Пес твой, никто не причинит ему вреда. Я хотел сделать подарок.
Последовала пауза. Наконец Александр натянуто сказал:
– Спасибо, отец. Но я думаю, мой пес будет ревновать и загрызет другую собаку. Он очень сильный.
Пес ткнулся носом Александру под мышку. Они стояли бок о бок, одной стеной. Филипп пожал плечами и направился к дому.
Александр и собака принялись бороться, катаясь по земле. Пес сбивал мальчика с ног, сдерживая свою мощь, словно играл с подрастающим щенком. Наконец, сплетясь в клубок, они задремали на солнце. Александру снился зал в Эгии, с разбросанными кубками, блюдами, подушками; персы лежали в лужах запекшейся крови, как троянцы на фреске в комнате его матери. У дальней стены, где македонцы избивали остатки свиты, сражался приехавший с послами юноша – последний, кто оставался в живых. Он один отбивался от десятка нападающих. «Остановитесь! – крикнул сын царя. – Не смейте трогать его, он мой друг!» Когда пес, зачесавшись, разбудил его, Александр и персидский юноша уезжали вдвоем на лошадях с разукрашенными недоуздками, чтобы осмотреть Персеполь.
Теплый летний день клонился к вечеру. На соленое озеро Пеллы упала тень от выстроенной на острове крепости, в которой хранилась казна и помещались темницы. По всему городу в окнах домов мерцали лампы. Раб из числа домашней челяди вышел с огнем, чтобы зажечь огромные смоляные факелы, которые держали сидящие у подножия дворцовой лестницы каменные львы. На равнине раздавалось мычание скота – стада гнали домой; в горах, обращенных к Пелле своими покрытыми тенью восточными склонами, серую тьму прорезали искры отдаленных сторожевых огней.
Александр сидел на крыше дворца, глядя на город, лагуну и крошечные рыбачьи лодки, направляющиеся к причалам. Для него уже наступило время ложиться спать, и он держался подальше от глаз няни. Если удастся повидать мать, она, быть может, позволит ему не спать. Рабочие, чинившие крышу, ушли по домам, не убрав своих лестниц; такой случай нельзя упускать.
Александр сидел на черепице пентелийского мрамора, завезенного царем Архелаем; под ним был водосточный желоб, между колен – антефикс [20] в форме головы Горгоны, с поблекшей под открытым небом краской. Держась за змеистые волосы, мальчик не мигая смотрел в простертую внизу бездну, пытаясь вызвать духов земли. На обратном пути ему все равно придется смотреть вниз, и их нужно усмирить заблаговременно.
20
Антефиксы – плиты из обожженной глины, часто с рисунком, крепившиеся к спуску кровли для предохранения ее деревянных краев.
Вскоре духи сдались; они всегда уступали, когда кто-то бросал им вызов. Александр съел черствый хлеб. Он стянул его, чтобы не ходить ужинать. Судя по соблазнительному запаху, мальчика ждало горячее молоко, приправленное медом и вином; но после ужина Александра сразу перехватили бы и отправили в постель. Ничто не дается просто так!
Внизу раздалось блеяние. Привели черного козла, значит уже пора. Самое главное – не появиться преждевременно. А когда его присутствие наконец обнаружится, мать не отошлет его обратно.
Александр стал спускаться по далеко отстоящим друг от друга перекладинам лестницы, рассчитанной на взрослых мужчин. Побежденные духи земли держались в отдалении. Он пел победную песнь. Прыжок на землю: там не было никого, кроме нескольких утомленных рабов, покончивших со своими дневными обязанностями. Хелланика, должно быть, искала его; придется обогнуть дом снаружи. Александр стал уже совсем большим и не нуждался в няне, он слышал, как мать сама говорила это.
Зал был освещен; рабы переговаривались на фракийском, сдвигая столы. Перед Александром вырос часовой, совершавший обход, – рыжий густобородый Менеста. Мальчик улыбнулся и отсалютовал ему.
– Александр! Александр!
Это была Ланика. Няня сама отправилась на поиски и, должно быть, вот-вот увидит Александра.
Он бежал, соображая на ходу. Вот Менеста.
– Быстро! – шепнул мальчик. – Спрячь меня за своим щитом.
Не дожидаясь, пока тот его поднимет, Александр вцепился в стража, обвив его руками и ногами. Жесткая борода щекотала темя.
– Мартышка! – пробормотал Менеста, как раз вовремя загораживая себя вогнутым щитом и прислоняясь к стене.
Хелланика прошла мимо, сердито выкрикивая имя Александра. Она была слишком хорошо воспитана, чтобы разговаривать с солдатами.
– Куда ты собрался? Я не должен…
Но Александр обнял его, потом прыгнул вниз и исчез.
Александр пробирался окольными путями, тщательно огибая навозные кучи – нельзя же явиться служить богу грязным, – и благополучно достиг уединенного конца сада, в который выходила боковая дверь из покоев матери. Снаружи на ступеньках уже собирались женщины с незажженными факелами.
Александр спрятался от них за миртовой изгородью; глупо было высовываться, пока процессия не войдет в рощу. Мальчик знал, куда пойти тем временем.
Недалеко отсюда находилась гробница Геракла, предка Александра со стороны отца. Внутри маленького портика гробницы голубая стена уже погрузилась в сумрачную вечернюю тень, но от бронзовой статуи героя, казалось, исходило сияние, в агатовых глазах отражался закатный всполох. Царь Филипп посвятил статую богу вскоре после своего восшествия на престол. Ему тогда было двадцать четыре года, и скульптор, знавший, как угодить заказчику, изваял Геракла примерно в этом же возрасте, но, на южный манер, безбородым, позолотив волосы и львиную шкуру. Клыкастая морда льва была надвинута на лоб героя наподобие капюшона, остальная часть шкуры плащом окутывала плечи. Эту голову потом скопировали для чеканки монет Филиппа.