Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
Шрифт:
Раздался топот копыт, к царю подскакал вестник:
– Александр прорвал их ряды, государь. Фиванцы еще держатся, но они отрезаны от реки, правый фланг смят. Я не говорил с ним, Александр велел мне скакать к тебе сразу же, как только это увижу; ты ждал новостей. Но я видел твоего сына в головном отряде, видел белый гребень его шлема.
– Слава богам. Привезший такую весть достоин награды. Подойди ко мне после.
Царь подозвал вестника и какое-то мгновение, как рачительный селянин во время жатвы, обозревал поле, с которого, благодаря тщательному уходу, осталось только в нужный срок снять урожай. Резервная конница показалась из-за холмов, прежде чем коринфяне смогли прийти в себя. Отступавшие гоплиты растянулись цепью в форме серпа. Ликующие афиняне оказались зажатыми с двух сторон.
Александр дал приказ к атаке.
Горстка юношей продолжала сопротивляться. Они захватили каменный загон для овец, высотой примерно по грудь, но сариссы свистели над их головами. На затоптанной земле скорчился парнишка лет восемнадцати, прижимая к щеке выбитый глаз.
– Нам нужно уходить, – нетерпеливо сказал из середины загона тот, что был постарше. – Нас отрежут. Взгляните! Посмотрите же вокруг.
– Мы останемся здесь, – ответил юноша, принявший на себя командование. – Иди, если хочешь: здесь ты или нет – разницы никакой.
– Зачем губить свои жизни? Они принадлежат городу. Мы должны вернуться и посвятить себя защите Афин.
– Варвары! Варвары! – закричал юноша, с ненавистью вглядываясь в окружившее их войско. Македонцы ответили каким-то невнятным боевым кличем. Улучив минутку, он продолжил, обращаясь к своему товарищу: – Защите Афин? Скорее мы погибнем вместе с ними. Филипп сотрет город с лица земли. Демосфен предрекал это.
– Ничто не определено, можно принять их условия… Смотри, они окружают нас; ты безумец, ты напрасно губишь наши жизни.
– Афины ждет не рабство, а полное уничтожение. Так говорил Демосфен. Я был там, я слышал его.
Сарисса, пущенная из гущи нападающих, вонзилась юному командиру в шею чуть ниже подбородка и, дробя кости, перебила основание черепа.
– Это безумие, безумие, – пробормотал самый старший из афинян. – Я больше не участник в этой игре.
Кинув щит и копье, он полез через стену, по дороге срывая с себя шлем. Только один из защищавшихся, беспомощный, со сломанной рукой, смотрел беглецу вслед. Остальные продолжали сражаться. Кто-то из македонских военачальников, приблизившись, крикнул, что царь пощадит афинян, если те сдадутся. Тогда воины сложили оружие. Их погнали к толпе пленных, по полю, усеянному трупами и умирающими. Один из афинян сказал:
– Кто был этот жалкий человечек, сбежавший, когда бедняга Эвбий цитировал Демосфена?
И тогда человек со сломанной рукой, до этого хранивший молчание, ответил:
– Это был Демосфен.
К пленным приставили охрану; раненых, начиная с победителей, на щитах уносили с поля. Это заняло многие часы, день уже сменялся ночной темнотой. Побежденные лежали, надеясь на милость тех, кто находил их; многие ненайденные к утру, скорее всего, умрут. Мертвые тоже не были равны. Побежденные останутся здесь до тех пор, пока их города не попросят вернуть тела павших; эти трупы, о которых после взмолятся их семьи, были формальным признанием того, что поле боя принадлежит победителям.
Филипп, в сопровождении свиты, с юга на север пересекал бесконечную мертвую равнину, похожую на усеянный обломками кораблекрушения берег. Стоны умирающих отдавались в его ушах как заунывный свист ветра среди горных лесов Македонии. Отец и сын почти не разговаривали. Иногда какой-то виток битвы вызывал у Филиппа вопрос: он пытался в точности представить себе картину сражения. Александр все еще был во власти Геракла, ему нужно было время, чтобы от нее освободиться. Сын сделал все возможное, чтобы не оскорбить отца, который обнял его при встрече, ожидая приличествующих случаю слов.
Наконец они достигли реки. Здесь, на прибрежной полосе, не осталось следов панического бегства или борьбы за жизнь. Мертвые лежали грудой, ощетинившись оружием во все стороны, за исключением той, где их спины защищала река. Филипп посмотрел на тесно сдвинутые щиты.
– Ты прошел здесь? – спросил он Александра.
– Да. Между ними и ахейцами. Ахейцы хорошо сражались, но эти стояли насмерть.
– Павсаний, – позвал Филипп. – Сочти их.
– В этом нет необходимости, – запротестовал Александр.
Подсчет занял какое-то время. Многие воины были погребены под телами убитых ими македонцев, их пришлось извлекать из-под трупов. Убитых оказалось три сотни. Весь Союз лежал здесь.
– Я крикнул им, чтобы они сдавались, – сказал Александр. – Они ответили, что не понимают языка варваров.
Филипп кивнул и снова погрузился в свои мысли. Один из телохранителей царя, который считал павших, человек, кичившийся своим остроумием, положил два мертвых тела одно на другое и отпустил мерзкую шутку.
– Не смей их трогать, – произнес Филипп громко. Неуверенные смешки стихли. – Да покарают боги того, кто скажет плохо об этих воинах.
Он круто повернул лошадь и отъехал, сопровождаемый Александром. Павсаний исподтишка пнул ближайшее к нему тело.
– Что же, – заключил царь, – на сегодня все. Думаю, мы заслужили немного вина.
Стояла чудесная ночь. Полог царского шатра был откинут; не поместившиеся внутри столы и скамьи вынесли наружу. Присутствовали все военачальники, старые друзья, вожди племен и послы разнообразных союзных государств, следовавшие за армией.
Сначала вино разводили водой, потому что в горле у большинства гостей пересохло, потом, когда жажду утолили, оно пошло по кругу неразбавленным. Каждый, кто чувствовал себя счастливым или думал, что счастливый вид пойдет ему на пользу, начинал новую здравицу, прославляя царя.
Повинуясь ритму старых македонских застольных песен, гости начинали хлопать, шлепать себя по бедрам, стучать по столам. Их головы покрывали венки из разоренных виноградников. Когда хор запел в третий раз, Филипп поднялся на ноги и возглавил комос [65] .
65
Комос – торжественное шествие с пением, музыкой и танцами.