Небесные преследователи
Шрифт:
Полная любопытства, я кое-как сажусь в кровати:
– А за чем они охотятся, эти шпионы?
– За знаниями, – отвечает Пьер. – Не мы одни пытаемся придумать способ летать. Тут целое соревнование! И никто не хочет прийти вторым.
– А на кого работают шпионы?
– На англичан. – Пьер шумно вздыхает. – Хотя, если верить слухам, получается у них не лучше нашего. Им тоже не удается поддерживать устройство в раздутом состоянии. И с весом сложности.
Я морщу лоб:
– С весом?
– Сколько устройство может выдержать… Нужно, чтобы оно могло подняться в воздух и пролететь на приличное
– Ты про ветер? – Уточняю я, вспоминая, как меня метало по воздуху, точно обрывок бумаги.
– Именно.
– Так что, англичане пытаются украсть ваши идеи?
– Да, Сорока, я знаю это наверняка. Я их видел. Шпионов разглядеть несложно, если знать, на что обращать внимание.
– Ну-ка, ну-ка. – Я пытаюсь сдержать улыбку. – Как же вычислить шпиона?
– Если кто-то ведет себя неестественно. Бывает, кто-нибудь проговорится о чем-то, чего не может знать. Или… – Пьер приподнимает бровь. – Или если этот кто-то шныряет по чужим домам посреди ночи.
– А. Поняла. – Мне становится не до смеха. Шпионы, получается, очень похожи на воришек. Забирают то, что им не принадлежит.
Хотя в глубине души мне кажется, что это как-то неправдоподобно, но я никак не могу перестать думать о полете. И о том, что как только в мире появляется что-то ценное, так тут же вокруг него начинают кружить другие… вынюхивать, завидовать. Уж кому это знать, как не воровке.
5
Еще несколько дней – и вот я уже могу встать. Первым делом я открываю окно и жадно вдыхаю свежий утренний воздух. Небо сегодня восхитительное: бледно-голубое, в розовое пятнышко. В Анноне снова будет ясно. От нескольких недель взаперти я совсем размякла. Стала неповоротливой, постоянно хочу спать. Плохой признак для того, кто зарабатывает быстрой смекалкой. А еще забавная штука: как только перестаешь постоянно думать о голоде, в голову приходят самые разные мысли. Например, о полетах и о том, как дольше удержать какой-нибудь предмет в воздухе. Хотя мне-то какое дело? Мне давно пора перестать совать нос не в свое дело.
Что-то под окном, в саду, привлекает мое внимание. Что-то под деревьями. Показалось и скрылось серое пятно. Наверно, просто тень… хотя меня внезапно охватывает страх. Я стараюсь не думать, что это может быть миссис Делакруа, хотя уверена, наши пути скоро пересекутся снова.
Прибегает Пьер в вихре кудрей. Взвиваются ввысь длинные фалды его сюртучка. За ним спешно ковыляет Вольтер.
– Vite [4] , Сорока! – восклицает Пьер. – Тебя хочет видеть папа.
4
Привет (фр.).
Я потрясенно замираю:
– Зачем?
– Не знаю. Но тебе следует называть его мсье Жозеф. И еще надень вот это. – Он швыряет в меня комком одежды. – Ты ведь поправилась, да?
– Вроде да. – Я и правда рада отвлечься от своих мыслей. – Отвернись, пока я переоденусь.
Пьер поворачивается спиной, и я встряхиваю платье, которое он мне передал. Похоже на то, которое носит служанка Одетта, и еще муслиновый чепчик в тон. Не сказать, чтобы я была в восторге.
– А где мои собственные вещи? – спрашиваю я. Когда меня принесли сюда, на мне были вполне приличные куртка с юбкой. – Почему бы мне их не надеть?
Пьер опускает взгляд на Вольтера:
– Ну что, скажешь ей, или лучше я?
Утка крякает, точно бранится. Я хмыкаю, не в силах удержаться от смеха.
Пьер, однако, обращается ко мне со всей серьезностью:
– В твоем прежнем костюме нашли вшей… Вот что пытался сказать тебе Вольтер.
Думаю, они оба сбрендили.
При свете дня кабинет выглядит совершенно иначе. У нас над головой расположены три чердачных окна с видом на небо. Все остальное – бумаги, книги, беспорядок – совершенно такие же, как в моих воспоминаниях. Это одновременно заставляет меня нервничать и успокаивает. За столом сидит мужчина, в котором я узнаю отца Пьера. Судя по тому, как топорщится ткань его жилетки, похоже, что в последнее время он больше ест, чем бегает по полям. Несмотря на бардак вокруг, на письменном столе нет ни ручек, ни карандашей, ни блокнота. Одетт с мадам Верт были правы: отец Пьера не работает. Я снова чувствую укол совести: сейчас бы ему пригодились чертежи, которые я украла. Чувство вины усиливается, когда я вижу красный ларец на полке. Я стараюсь не таращиться на него слишком пристально.
– Утка подождет снаружи, – говорит мсье Жозеф.
Он щелкает пальцами перед клювом Вольтера, и тот возмущенно встряхивает перьями.
– Ох, папа, – умоляюще просит Пьер. – Ты же знаешь, как ему нравится бывать в компании.
Мсье Жозеф вздыхает, откидываясь на спинку стула:
– А еще ему нравится гадить.
Я ловлю взгляд Пьера. Он принимает недовольный вид, но слушается. На сей раз щелкают и нам с Пьером, и мы садимся на два стула, с которых предварительно приходится снять по стопке книг.
– Кем ты работаешь, Сорока? – спрашивает мсье Жозеф.
– Мм… – Я не знаю, что ответить.
У него лицо такое же доброе, как у Пьера, хотя выглядит он старше, беспокойнее. Однако, думаю, правду он услышать не захочет.
– Ладно, перейду сразу к делу, – продолжает он. – Наша экономка мадам Верт настаивает, что теперь, когда с нами живет мой брат, нам нужна дополнительная прислуга. Моей супруге, мадам Монгольфье, сейчас нездоровится, и это создает дополнительные сложности.
Одетт вроде сплетничала об этом в коридоре… Меня опять охватывает чувство вины: я недостаточно ценила ее усилия. В доме уже была одна больная, когда ей пришлось ухаживать еще и за мной.
– Итак, – продолжает мсье Жозеф, – Пьер считает, что эта работа тебе бы подошла. Что считаешь?
Я надуваю щеки. Мне? Работать здесь, в доме Монгольфье? После того как я украла его документы?
Хотя он этого и не знает. Он думает, что я – это девочка, которой хватило смелости не отпустить его летающую машину. Девочка, которая взмыла в небо. И знаете что? Думаю, я могла бы привыкнуть быть такой девочкой, даже если для этого мне придется одеваться как Одетт.
– Или тебя ждут где-то еще? – спрашивает мсье Жозеф.