Небесные преследователи
Шрифт:
– Может, когда-нибудь потом…
Он не отвечает, вместо этого быстро меняя тему:
– Сорока, я не хочу показаться грубияном, но от тебя пахнет, как от старого осла. Вернее… даже хуже, чем от старого осла.
– Ну а от тебя пахнет, как от…
Я не могу придумать. Если честно, он такой чистый, что от него не пахнет совершенно ничем.
Через полчаса в комнату заходит угрюмая девочка-служанка с пятнами пота на спине и под мышками. У нее что, жар? А, нет, это она
– Тащила ее из самого подвала, так что скажи спасибо, – сообщает она сердито.
Поставив ванну рядом с кроватью, она исчезает и вскоре возвращается с кувшином горячей воды. Она приносит кувшин за кувшином, пока ванна не наполняется. Отправившись за очередной порцией, девочка забывает закрыть дверь. Мне слышно, как она жалуется кому-то в коридоре:
– Я ношу воду для ванны, мадам Верт. А ведь еще и животину надо кормить, и мсье Жозеф ведет себя престранно: то ему карандаш заточи, а то как начнет кричать и комкать бумагу! Говорит, что новые чертежи совсем не выходят.
– Это все его одержимость полетами, Одетт, – отвечает женский голос постарше. – С тех пор как исчезли его бумаги, он совсем сдался.
Я навостряю уши. Исчезли бумаги? Звучит знакомо…
И вот головоломка сложилась. Это было все равно что вскрыть замок шпилькой для волос. Именно так я и проникла в дом той ночью, хотя гордиться тут, конечно, нечем. На самом деле мне даже стыдно. И бумаги, которые я взяла, картинки с небом, и на каждой летающий предмет…
Это ведь были чертежи мсье Монгольфье?
Я издаю печальный стон. Дрянное дельце я сделала, даже по собственным низким стандартам.
Снова раздается голос Одетт:
– А я думаю, что виноват несчастный случай. И я уж молчу про эту Сороку… Я слышала, что и сам Пьер чуть не сделался калекой.
– Да уж, единственным сыном рисковать им нельзя! – соглашается мадам Верт.
– А как посмотреть на мадам Монгольфье, так и единственным ребенком. Уж ей-то и без этого забот хватает.
Когда Одетт снова вваливается в комнату, я делаю вид, что не слушала. Она вручает мне какой-то комок, завернутый в бумагу. Я осторожно нюхаю подношение.
– Это мыло. – Она таращится на меня, словно не веря своим глазам.
Одетт достает из кармана садовые ножницы и приближается ко мне.
Я в ужасе вжимаюсь в подушки:
– Это еще зачем?
– Для твоих волос. Мадам Верт говорит, что надо их срезать. У тебя вши.
– А вот и нет.
В ту же секунду я тянусь почесать голову. Мои волосы, разумеется, кишат вшами.
Одетт приказывает мне подняться с кровати и сесть на стул. С ножницами она особо не церемонится. Вскоре пол уже весь усыпан волосами. Волос так много, что я боюсь, что стала совсем лысой. Поморщившись от отвращения, она сметает их в ведро, чтобы сжечь.
На мне что-то вроде ночной сорочки с просторными рукавами. Одетт закатывает их и снимает повязку с моей больной руки. Не успеваю я опомниться, как она сдергивает с меня и сорочку. И вот я уже стою, голая и дрожащая, посреди комнаты.
– Не подглядывай! – предупреждаю я Одетт.
Она закатывает глаза:
– Вот еще, таращиться на твое тщедушное тельце.
К моему удивлению, я даже с какой-то радостью залезаю в ванну. Сидеть в ней – все равно что очутиться в огромной теплой луже, и это вполне даже приятно. Однако Одетт так скребет мне спину, словно перепутала ее с каменным полом.
Закончив, она протягивает мне свежую ночнушку. От ванны я так ослабела, что с восторгом забралась в кровать на дрожащих ногах. Словно по команде, в дверях появляется голова утки Вольтера, а потом и лицо Пьера.
– Совсем другое дело, – широко улыбается он. – Можно мы войдем?
Я устало пожимаю плечами. Похоже, что мальчишкам вроде него и уткам вроде Вольтера больше совершенно нечем заняться. Снова усевшись на стул рядом с кроватью, Пьер протягивает мне серебряное зеркальце. За такое я бы получила несколько монет.
– Посмотри на себя.
Я неохотно беру зеркало. На что там смотреть? Я достаточно нагляделась в витрины и лошадиные поилки, чтобы знать, что не красавица. И все же увидеть себя без волос – совсем другое дело. Я потрясена. На свою внешность мне наплевать, но сейчас лицо у меня совсем какое-то острое, мрачное. Я настоящий заморыш. Пихаю зеркало обратно Пьеру в руки.
– Я похожа на мальчишку, – бормочу я, прижимая к себе Коко. Ему, по крайней мере, все равно, как я выгляжу.
Однако Вольтер, важно восседающий у Пьера на коленке, квакает в ответ.
– Видишь? Даже твоя утка так считает.
– Сейчас ты выглядишь лучше, чем раньше, – возражает Пьер.
Я настораживаюсь: что значит это «раньше»? До ванны? Или раньше… на первом этаже, когда я пыталась украсть ларец? Что, если он узнал меня, несмотря на шарф? Что, если он знает, кто я такая?
И снова мне кажется, что эта комната – эта прелестная, удобная спальня – это ловушка.
– Меня посадили под стражу? – спрашиваю я, нервничая.
– Под стражу? – Пьер задумчиво хмурится. – Ну, это зависит от того, кто ты такая.
– А кто я такая?
– Может, ты шпионка.
Я фыркаю от смеха, пытаясь притвориться, что закашлялась.
Шпионка?
Видимо, Пьер перечитал слишком много книг. Но по крайней мере он не считает меня воровкой. Вот и хорошо. Раньше меня не волновало, что обо мне думают, но с Пьером почему-то дело другое.
– Нет, я серьезно, – возражает Пьер. – Вокруг полно шпионов. Готов поспорить, они даже наблюдают за домом прямо сейчас.
Он складывает руки на груди. Видимо, и правда не шутит.