Небесные тихоходы
Шрифт:
И вот он с ужасом обнаруживает себя не на деревянной скамеечке с перекладинкой для ног в гулком католическом храме с Новым Заветом перед распятием, а на полу в самой что ни на есть разудалой эксцентричной атмосфере, возносящим молитвы какому-то парню в свитере, вдали от семьи, от работы. Главное, дома столько дел! А он тут прохлаждается — в гуще сурового леса, кишащего змеями, в пятидесятиместном номере, какие-то блохи кусаются по ночам…
Еда, правда, хорошая, зато питаться в ашрам подваливают со всей округи! Кого тут только нет — все босые, больные, бедные… Пропащие для этого мира, прокопченные, поросшие волосами аскеты подтягиваются из лесов и, почесываясь, усаживаются кушать рядом с Томасом.
Конечно, чьи помыслы устремлены исключительно к вечному, и не заметит таких пустяков, а Томас на третий день чуть с ума не сошел.
Поэтому он пел сдержанно, смущаясь своего нового, пошитого здесь для него, сугубо этнографического прикида: черных безбрежных брюк и необъятной черной рубахи, а также неблагозвучного имени «Таритат», присвоенного Томасу по прибытии, хотя оно вроде и означает «Снежная вершина».
То ли дело я — ну, прямо заливалась соловьем. До того мне пришлись по душе огненная церемония, умиротворяющая элементы; каменный шива-лингам, вокруг которого собираются те же певуны, на сей раз уж слишком серьезные, в жертвенный костёр бросающие кокосовые орехи как символ низшей своей природы в надежде открыться высшей; старые черные хипари, белобородые и нагие, лет по сто двадцать старательно умерщвлявшие плоть; улыбки, объятия, жаркие поцелуи с первыми встречными-поперечными…
Одна пресветлая бабушка, подруга Бабаджи, которую он при великом скоплении народа воскресил из мертвых (она попала в автокатастрофу, врач констатировал смерть, но Бабаджи сказал ей: «Тебе еще не пора…») — эта чудотворная бабушка сердечно обняла меня и произнесла, сияя:
— Мы все тут счастливы, правда?
— Еще бы!!! — воскликнула я.
Нас обносили чашей с пылающим огнем, мы тянули к огню ладони и поводили ими над головой, и пели, пели, пританцовывая, пока не явился Главный, лучший ученик Бабаджи, как тут его называют, «возлюбленный Шри Маха Муни Радж Махариши, которого бессмертный Бабаджи в своей великой Любви дал нам и сделал нашим Гурудэвом!..».
С этим человеком случилось вот что. Из мириады преданных — Муни Радж был самым преданным Бабаджи (если на этой ниве уместна сравнительная степень). Тем временем известный йог Сита Рам Дас, проповедовавший миллионам последователей в южной Индии, почувствовал, что дни его сочтены, и в своей молитве попросил Бабаджи подарить ему последний даршан. [9]
Взяв немного воды из реки Гаутамы Ганги в Хайдакхане [10] и три листа священного растения тулси, Бабаджи приехал в Калькутту, отдал Сита Рам Дасу свои дары, тот принял их, а потом они долгое время сидели с Бабджи в молчании.
9
Духовная встреча, благословение, созерцание святого человека.
10
В Хайдхакхане находится основной ашрам Бабаджи, основанный в 1893 году Хайдакханди Бабой. А здесь, в Чилинауле над Раникетом, — произросла боковая ветвь.
Вскоре Сита Рам Дас ушел из этого мира.
Наутро Бабаджи дал знать, что дух великого йогина вселился в тело его ближайшего ученика Шри Муни Раджа.
Не ведая об этом, только мы пришли, я попросилась на встречу с Муни Раджем. Как раз он проводил индивидуальные собеседования.
Меня спросили:
— Вы хотите с ним поговорить?
Я ответила:
— Нет. Я хочу с ним помолчать.
Меня не позвали.
Глава 15. Том — Снежная вершина
Бьют барабаны, звенят литавры, в храм вплывает герой из «Волшебной лампы Аладдина» — лазоревый тюрбан, всклокоченная борода, мы с Лёней подумали: «САМ!» — а это просто музыкант, столь экзотичный, из-под плаща как вытащит бубен и давай в него колотить!..
Люди расступились, в дверном проеме возник мужик с усами, с опахалом в руках, еще один — в зеленом френче, этакое пышное шествие, включая лысую девочку, и только потом появился Шри Маха Муни Радж Махариши, простой, как Махатма Ганди, в очках, похожий на профессора.
— Ну, вылитый наш Лёва! — удивился Лёня. — А рядом — мальчик, будущий Бабаджи. Правильно, это дело нельзя отпускать.
— Так и вижу в этой ситуации, — говорит Лёня, — художника Володю Сальникова. Как он идет со свитой, с опахалом, играет музыка, вокруг него толпа — и он всем отвечает на вопросы.
В Москве в ТV-галерее Сальников осуществил такой проект: в зале большой экран, на этом экране крупным планом — Володя. Ты приходишь, как в кинотеатр, садишься в первый ряд и что-то спрашиваешь, к примеру, о смысле жизни. А он — с экрана смотрит на тебя и говорит:
— Ты, Лёня, больше внимания должен уделять… — и так далее.
Здорово впечатляет — что он тебя с экрана видит и слышит, а сам непонятно где.
Шри Маха Муни Радж раздавал благословения, всем по очереди щедро насыпая из мешка в протянутые ладони изюм, фундук и кешью вперемешку с маленькими зелеными грушами. Я поклонилась ему, поблагодарила и, сжав орехи в кулаке, задержалась на мгновение, так что некоторое время мы с Муни Раджем внимательно смотрели друг на друга. Взгляд у него ласковый, немного насмешливый. Я с лиловым зонтиком и полосатым рюкзачком, сразу видно, что издалека и путь мой еще далек во всех смыслах этого слова.
Пришла пора возвращаться в Раникет, а ночь уже полночь! Народ не унимается, бушует, фруктовые соки льются рекой. (Вино в ашраме, кажется, не подавали.) На парапете японцы покуривали травку.
Мы купили на память три фотографии: Бабаджи, юный и отрешенный, погруженный в медитацию; отдельно — его лотосоподобные стопы и третья — стоптанные тапочки Бабаджи в солнечном ореоле. А также открытку с его картиной «Три белые горы».
Картины Бабаджи из Хайдакхана Лёне Тишкову очень понравились.
— Хороший какой художник, — поражался Лёня. — И тоже, как я, видимо, нигде не учился рисовать. Когда ему учиться? Ведь надо было постоянно всю эту «дискотеку» на путь наставлять!..
— «Три белые горы», чтоб ты знала, — он говорил, рассматривая открытку под бледным фонарем, — это борьба черного и белого, огня и воды, земли и неба, женского и мужского начала, инь и ян. Черной линией он выстраивает белое пространство, интуитивно нащупывая ДОЛЮ и того, и другого. Лишь только истинный художник понимает, — одобрительно говорил Лёня, — что ради этой цели сияет солнце на земле, дуют ветры, гремит гром, рокочет океан, для той же цели бродит неслышными шагами смерть, белая молния вспыхивает и повисает над миром — не сама по себе, а в черном небе! И белые вершины растут, чтобы отразиться в трех ночных озерах.