Небесный король: Эфирный оборотень
Шрифт:
Огромное кровавое солнце медленно поднималось над просыпавшейся землей. Над самой поверхностью взлетной полосы висел горячий воздух, нагретый выбросами огня из турбин стартующих самолетов. Сквозь него солнце казалось словно расплывчатым и нереальным, как будто появилось здесь из какой-то сказки. Навстречу ему по самой середине бетонной полосы шли шесть фигур в оранжевых летных костюмах, держа в руках гермошлемы. Достигнув стоянки тяжелой бомбардировочной авиации, люди остановились и, бросив прощальный взгляд на восходящее светило, медленно направились к стоявшему поодаль стратегическому бомбардировщику Б-52.
— Сколько лет летаю, каждый старт будоражит мне кровь. Будто снова рождаюсь, — высказался вслух Джонни Питфайер.
— На этот раз у меня такое ощущение, что мы стартуем на Марс, — сказал Пит.
У самолета копошилась техническая команда. Ее старший сержант Стив Гарди подошел к Расселу и доложил:
— Сэр, все в порядке. Баки заправлены. Боезапас в комплекте. Самолет готов к старту.
— О’кей, Стив, — ответил Кремп, — твои люди свободны. И, обернувшись, приказал:
— Экипажу занять свои места.
По черной металлической лестнице все, один за другим, поднялись в кабину самолета. Устроившись в кресле пилота, майор Кремп надел гермошлем и включил тумблер связи с диспетчером.
— «Вавилон». Говорит «Труба всему 55». Готовность номер четыре. Техническое состояние — Альфа один.
— Понял, Рассел, — ответил надтреснутым голосом полковник Патерсон, лично следивший за вылетом бомбардировщика, — у тебя есть еще четыре минуты.
— Знаю, шеф.
Джонни Питфайер пощелкал тумблерами навигационных приборов, посмотрел на легкое дрожание стрелок и остался доволен.
— Предлагаю назвать наш бомбардировщик «Мамочкой». — предложил он.
— Согласен, — поддержал его Кремп, — каждый самолет должен иметь свое имя, как человек.
— Я проверил работу вооружения, кэп. — подал голос Громоотвод. — можем встретить достойно дюжину «Мигов».
— Если за дело берется Громоотвод, я спокоен, — подколол его Пит Джассини. — Хотя лично я предпочел бы заочное знакомство с «Мигами».
— Молчи, проклятый трус, — огрызнулся Билл и повернул голову влево. Повинуясь системе управления, источник сигнала которой находился у него в гермошлеме, туда же повернулась и пушка. Хармен довольно осклабился:
— Проверь лучше свой передатчик. Не хотел бы я остаться без связи раньше времени.
— Ничего, — весело откликнулся Пит, — если этот русский источник нас нащупает, все равно ничего не спасет. Даже твои бочонки с гремучей смесью.
— Эй, — окликнул их майор Кремп, — Что за настроение перед стартом? Ребята, — обратился он к Дику и Лесли, — ваша игрушка здорова?
— Так точно, сер, — отрапортовал Лесли Форд, — Ждет не дождется, чтобы дать парочку выстрелов по русскому эфирному оборотню.
— Ха, — воскликнул Пит, — Здорово ты его окрестил. Летим поохотиться на оборотня.
— Это впервые в моей жизни, — подвел итог разговору Рассел, — всем приготовиться, через минуту старт.
Веселое настроение, царившее в экипаже, сменилось напряженным ожиданием. Мерно работали приборы. Светились индикаторы топлива и забортной температуры. Рассел запустил двигатели. Мощная сила родилась где-то с боков, дав о себе знать дрожью корпуса. Стратегический бомбардировщик ожил, словно в него вдохнули жизнь, и стал выруливать на взлетную полосу. Солнце, светившее теперь слева, отразилось на черной поверхности гермошлемов экипажа. Вырулив на прямую, как стрела, полосу, бомбардировщик на мгновение замер.
— «Вавилон», здесь «Труба всему 55». Аппаратура в норме. Вооружение тоже. К старту готов.
— «Труба всему 55». Здесь «Вавилон». Старт разрешаю через пять секунд.
Рассел уставился на таймер, встроенный в панель управления. Зеленые цифры быстро сменяли одна другую. Пять, четыре, три, два…
— Старт! — раздался в гермошлеме у Рассела голос майора Патерсона, — С Богом, ребята! Соединенные Штаты на вас надеются.
Рассел мысленно перекрестился и нажатием послал свою смертоносную птицу в полет. Б-52 рванулся с места. Шасси бешено завращались, набирая обороты. Через несколько секунд разбега бомбардировщик подпрыгнул и оторвался от земли, набирая высоту, достигнув которой, взял курс в сторону бескрайнего океана. В диспетчерской башне полковник Патерсон провожал его взглядом. Только он один знал, что из этого полета стратегический ракетоносец никогда не вернется.
Последнее время Антон чувствовал какую-то тоску. Из дома давно не было писем. Служба надоела до боли в затылке, а впереди не было ничего кроме серых долгих дней. Скоро начнется поздняя осень и он будет мокнуть под дождем, съеживаясь от холода и падающих за шиворот капель, а еще от безысходности и желания заорать на всю часть, что он больше не может ждать. А дембель все не наступал.
Постепенно приступы тоски проходили. Антон брал себя в руки, ходил на «смену», трепался с друзьями. Но сейчас ему надоело и это. Он часами сидел в наушниках и не вылезал из эфира. Американцы потеряли счет своим неудачам. Уже добрая сотня самолетов изменила курс после общения с Антоном. Но, что самое интересное, он ни на кого не давил. В шкуре эфирного оборотня Гризов просто беседовал с летчиками и радистами, расспрашивал их о жизни, о семье. И они охотно общались с ним. За месяц Антон выяснил, что добрая половина людей пошла служить в авиацию только ради денег. А многие просто не знали, куда податься, потому что с детства валяли дурака. Но и тем и другим часто хотелось пообщаться с понимающим человеком, и эфирный дух был как нельзя кстати. Поговорив с Антоном четверть часа, летчики, наплевав на все приказы командования, уводили свои самолеты куда глаза глядят. Несколько раз Антон попадал на одних и тех же радистов. Он даже завел себе друзей среди американских пилотов. Многие уже узнавали его по голосу и приветствовали как старого знакомого. Среди американцев сложилось мнение, что дух сам по себе не злой, а потому, приземлившись не на той авиабазе, пилоты открещивались от начальства как могли, валили все на неисправные приборы и выгораживали Антона. А он в ответ перестал им пудрить мозги и просто болтал о всяких мелочах: обсуждал новости, погоду, новые фильмы. Самолеты и без него уже летали кому куда вздумается. Но однажды, поболтав с пилотом истребителя, у которого сегодня был день рождения, Антон решил задержаться в эфире и отдохнуть, порезвившись немного в атмосферных просторах. Тем более, что на Земле никто не замечал его отсутствия. Для окружающих он никуда не исчезал, а продолжал служить или спать. По земным меркам это время для него стояло на месте. Пролетев над Европой, Антон ненадолго стал радиопомехой, вызвав искажение в передачах особо тенденциозных радиостанций. Потом покружился вокруг Эйфелевой башни, посмотрел с высоты птичьего полета на ночной, сверкающий огнями Париж и устремился к берегам Великобритании. Уже недалеко от Лондона Антон вдруг заметил летящий со стороны Атлантики военный самолет. Приземлившись на антенну самолета, оказавшегося американским бомбардировщиком, Гризов перетек по ней в радиоприемник и устроился у задней стенки, затаившись в виде никому не мешавших электронов.
— Еще два часа, и мы будем над Англией, — сказал Джонни Питфайер.
— Скорей бы уж, — подал голос Пит. — Мне осточертело смотреть на эту бесконечную воду.
— А мне, — заметил Громоотвод, — не терпится пальнуть пару раз по этому русскому излучателю.
Кремп окинул взглядом приборы и спросил у Лэсли:
— Сержант, вы уверены, что ваши ракеты не оставляют никакого следа?
— Да, сэр. Мы с Диком присутствовали при стрельбах на Аляске. Там одной такой штукой был сметен с лица земли специально выстроенный городок. Ни один прибор не смог определить излучения. Причем вид у городка был такой, словно произошло землетрясение.
— О’кей!
«Интересно, о чем это они? — подумал Антон. — Такое ощущение, что они летят бомбить Москву». Решив для себя, что он заглянет сюда еще разок, Антон вновь стал радиоволной и пронесся над Северным морем, испытав приятное покалывание от скопившихся в воздухе электрических зарядов. Пробежавшись по антенным полям, Гризов вернулся в свое главное тело и ощутил хлопок по плечу.
— Эй, брат, — сказал Малой, — пойдем чай пить.
Антон открыл глаза и потянулся.
— Заснул маленько, — как бы извиняясь, сказал он.