Небесный король: Эфирный оборотень
Шрифт:
Миновав наполненное охранниками фойе особняка, Бергмозер, пройдя незаметным все виды контроля тела, вошел в лифт и поднялся на шестой этаж, туда, где находились главные апартаменты шестидесятилетнего крепыша Верстышева.
Перед бронированной, как полагается, дверью дежурили четверо верных псов Верстышева — здоровенные детины, служившие у него уже десять лет, происходившие из киллеров, и имевшие на своем счету не по одному десятку загубленных жизней. Судя по выражению лиц — сегодня был удачный день для их хозяина. В личные апартаменты даже Бергмозеру вход без досмотра был заказан, надо было позволить себя обыскать. Киллеры-охранники уже сделали несколько движений, приглашая Германа поднять руки вверх, но он обошелся с ними также, как с гвардейцами внизу. Они мгновенно потеряли память.
Герман толкнул массивную дверь и вошел в апартаменты, обставленные с таким шиком, что мог позавидовать даже иранский шах. Верстышев сидел в кресле с балдахином у окна, одетый в длинный махровый халат, и курил сигару. Он не обернулся, когда вошел Герман, но сразу спросил:
— Как успехи?
— Они все мертвы.
Верстышев блаженно улыбнулся.
— Хорошо… Очень хорошо.
Герман медленно приблизился и добавил.
— Ты тоже мертв.
Верстышев обернулся. С его лица еще не успела сползти умиротворенная улыбка, которая мгновенно стала меняться на гримасу мучительной смерти от удушья. На шее серого кардинала образовалась тонкая алая линия, которая на глазах наливалась кровью. Он схватился обеими руками за горло и упал на паркет к ногам Бергмозера. Герман поставил свой сапог ему на голову и повторил с нажимом:
— Ты тоже мертв.
Из горла Верстышева вылетел предсмертный хрип, после чего его голова безвольно повисла, а тело обмякло. Герман не оборачиваясь вышел из апартаментов.
Спустя короткое время он воплотился на своем командном пункте. Все. Теперь можно было действовать. Никаких противников в России у него больше не оставалось. Единственный, кто мог как-то помешать ему, думал, что находится на другом континенте, а находился в другом мире, и не мог вернуться оттуда живым. Он вошел в тот мир через неправильную дверь и теперь был запечатан заклятием как джин в бутылке. Странно, но белый маг не знал, что каждая видимая простым людям страна на этой планете имеет своего невидимого покровителя и живет в своем времени. Каждая страна в своем времени, своем мире. И эти миры не должны пересекаться. Так думают покровители, потому что мир тяготеет к единому. Бог ведет его к единому. Если позволить миру жить без покровителей — исчезнут границы, исчезнут и покровители, настанет Бог. Бергмозер хотел, чтобы настал сатана. Бог сейчас не в силе. Будь по-другому, Бергмозера уже давно не существовало бы ни в одном измерении.
Герман подтолкнул Антона в ту неправильную дверь с единственной целью — избавиться от него, потому что в тайне боялся как непобедимого белого мага. Но маг оказался глуп. Теперь он был бессилен как-то изменить ход вещей на одной шестой части планеты в своем мире, потому что для этого необходимо было вернуться обратно той же дорогой — через один из тоннелей смерти — а эта дорога была для него закрыта до тех пор, пока существует бессмертный дух Бергмозера. Тоннели соединяли миры мертвых, но Антон — белый маг, преодолев тоннель, он стал для этого мира не то чтобы мертв, но как бы параллелен, а значит неопасен. Он был обречен бесконечно ходить по ту сторону стекла, не имея возможности проникнуть за него. А Бергмозер мог проникнуть куда угодно, ибо был мертв в человеческом понимании. Теперь он владел современной Россией почти безраздельно, а скоро завоюет Америку и весь оставшийся мир, а потом и миры. Все тоннели смерти, до десятого, были ему подвластны. Антон же не мог знать обратного хода на пути мертвых.
По желанию Бергмозера Антон с вампирами натворили немало дел в Соединенных Штатах, покровителя которых Герман безумно хотел уничтожить. Этот энергетический десант хорошо подготовил почву для предстоящей интервенции злых духов. Правда, в последнее время что-то беспокоило Германа, какое-то непонятное возмущение энергии на окраинах сознания, но сейчас было не до нее.
Герман подошел к пульту управления и набрал на клавиатуре несколько кодовых сигналов. Перед ним зажглись десятки мониторов, освещая полумрак командного пункта, словно глаза волков. На каждом мониторе появились изображения ракетных шахт, аэродромов с остроклювыми хищными истребителями и тяжелыми бомбардировщиками, полными смертоносного груза, глубокие подводные бухты, в которых прятались атомные подводные лодки, тысячи секретных спутников с лазерными орудиями на орбите, казармы с десантниками и морскими пехотинцами устрашающего вида. Вся эта мощь готова была по первому его сигналу прийти в движение. Бергмозер любовался духом войны и разрушения, дремавшим в этих машинах и людях до назначенного часа. Сами люди, которые управляли всей этой лавиной смерти, уже давно превратились в зомби и действовали по мысленному приказу Бергмозера и его эмиссаров, которых он расставил на все посты. Почти вся армия была в его руках. Только небольшая ее часть, состоявшая из людей, в тайне веривших в Бога, не подчинялась ему. Но таких с каждой минутой становилось все меньше.
Черный полковник с сожалением отвернулся от мониторов. Что-ж, час почти настал, и сегодня вся эта лавина оживет и тронется в путь. Бергмозер неожиданно вспомнил про пленницу и захотел на нее взглянуть. Повинуясь его мысленному приказанию, в командный пункт из подземелья поднялась прозрачная сфера, стенки которой, казалось, были сделаны из толстого стекла и были холодными снаружи, но теплыми внутри. На самом деле эта оболочка возникала при соприкосновении разных времен. Катя была заключена в тюрьму времени и не имела выхода за пределы шара. Для нее время текло ужасно медленно, причиняя боль ожидания. Это была пытка невозвращением любимого человека, которая должна была длиться вечно. Бергмозер упивался видом мучений своей пленницы несколько минут. Насмотревшись, он мысленно приказал опустить шар в подземелье.
Командир роты воздушных десантников молодой полковник Глеб Гвоздь сидел на деревянном препятствии посреди полкового стадиона и, страдая от жары, в течение получаса лично измывался над молодым пополнением. Лейтенанты и сержанты покуривали в сторонке, глядя на публичное изнасилование доброй сотни юнцов, едва неделю как призванных на государственную службу в степи Казахстана. Глебу было страшно скучно и страшно жарко, несмотря на то, что он давно уже разоблачился до тельняшки. Рота зеленых молодцов, кто жирный, кто дохлый, смотрелась очень живописно и кое-как развлекала командира.
— Встать! — скомандовал он отжимавшимся с полным боевым снаряжением солдатам.
Гремя «Калашниками» солдаты медленно выпрямились. По лицам читались застрявшие в горле матные слова. Глеб обвел их мутным от жары взглядом и философски заметил:
— Медленно встаем, товарищи будущие десантники. Так мы с вами врага не одолеем.
И, смачно сплюнув на раскаленную землю, рявкнул:
— Лечь!
Солдаты в изнеможении повалились на чахлую траву — многотонные «Калашники» тянули вниз, словно камень на шее. Глеб прошелся вдоль распластавшегося на земле строя, бросил неторопливый взгляд за горизонт, на котором не было видно ни облачка, затем многозначительно посмотрел за кучковавшихся невдалеке сержантов и лейтенантов, мол «Смотрите, как надо молодых дрючить», и гаркнул:
— Вста-а-ать!
Несмотря на дикую усталость, рота поднялась в два раза быстрее. Глеб удовлетворенно хмыкнул себе под нос и снова произнес:
— Лечь!
Солдаты повалились вниз. Полковник подошел к одному из сержантов, стрельнул у него закурить, прикурил, и, затянувшись дымом, произнес, обращаясь к бойцу на правом фланге.
— Что-то ты, Федосимов, медленно команды выполняешь. Хотел я уже вас на обед отпустить, да из-за тебя придется всех еще маленько потренировать.
Глеб обернулся к одному из сержантов и приказал ленивым голосом:
— Еремеев, бери роту и дуй на кросс. Десять километров в полном снаряжении. Взять с собой противогазы. По дороге — короткие остановки через каждые два километра для отработки отжиманий. Выполнять!
— Есть, товарищ полковник. — отрапортовал сержант Еремеев и заорал благим матом — Рота подъем! В колонну по четыре, становись!
Солдаты с обезумевшими глазами кое-как сбились в кучу и разобрались в колонну по четыре. Еремеев сделал последнюю затяжку, выкинул сигарету на траву и, затоптав ее каблуком кирзового сапога, рявкнул: