Небесный Сион
Шрифт:
Иезуиты переглянулись. Их волновал один и тот же вопрос: что же станет с Бернаром? Ведь понтифик стар и доживает последние дни, не ровен час отдаст Богу душу. И тогда состоится конклав кардиналов, коему предстоит избрать нового главу католической церкви. И отношение нового Vicarious Christi [25] к Бернару может измениться.
Иезуиты сыграли партию в кости и, помолившись перед простым деревянным распятием, висевшим тут же в келье на стене, решили лечь спать.
25
В
Белуччи протянул Гилермо свёрнутое шерстяное одеяло.
– Сегодня твоя очередь спать подле мальчишки… Не забудь запереть засов изнутри.
Гилермо проверил метательные стилеты, что крепились к левой руке специальными ремешками, под длинными широкими рукавами рясы их не было видно. Затем взял с собой меч и арбалет.
Когда Гилермо вошёл в келью Бертрана, тот мирно спал. Телохранитель запер дверь на прочный засов, сломать его одному и даже двум крепким мужчинам вряд ли бы удалось, если бы те решили ворваться из узкого коридора в келью; нагнулся над спящим Бертраном и перекрестил его. Затем расстелил на полу одеяло, положил рядом с собой оружие, чтобы оно в случае необходимости находилось под рукой, и тотчас заснул на жёстком импровизированном ложе.
Белуччи подошёл к узкому стрельчатому окну и с удовольствием вдохнул свежий ночной воздух полной грудью. С тех пор, как иезуиты и мальчик обосновались в монастыре ордена Валломброза, Белуччи, как стемнеет, внимательно всматривался в ночную мглу. Иногда ему казалось, что вдали мерцают жёлтые огоньки и приближаются к стенам монастыря. Но, то была игра воображения.
За все те дни, которые иезуиты провели в монастырском донжоне, не случилось ничего необычного. Белуччи и Гилермо начали постепенно успокаиваться, но всё равно несли положенную службу.
Белуччи ещё немного постоял около окна. Внезапно перед ним всплыл образ молодой соблазнительной женщины. Она расстегнула лиф платья, обнажив полные груди…
– Господи… Это ещё что за наваждение?.. Хоть устав ордена не обязывает иезуитов приносить обет целибата [26] , но я не помню этой красавицы. Если бы я провёл с ней ночь, то наверняка бы не забыл.
Белуччи отошёл от окна, снова помолился перед распятием и, не раздеваясь, лёг на жёсткую кровать. Он закрыл глаза и попытался заснуть. Но, увы, сон не шёл. Перед глазами стояла всё та же красотка. Она тряхнула белокурыми волосами, они подобно золотым нитям рассыпались по её обнажённым плечам… Затем из её прелестного ротика появился кончик языка, она игриво облизнула им губы…
26
Целибат – обет безбрачия и целомудренности.
Белуччи рывком сел на кровати.
– Искушение… Искушение… Но я не могу покинуть монастырь. Я обещал покойному генералу позаботиться о мальчике, а в случае необходимости и защитить его.
Иезуит поднялся и начал, словно загнанный зверь метаться по келье.
– Всё не могу больше… Я с ума сойду, если не проведу эту ночь с женщиной… – решил он, отдаваясь во власть соблазна. – Кажется, недалеко от монастыря есть постоялый двор. Наверняка, там можно сытно поесть, выпить вина и развлечься…
Белуччи скинул рясу и быстро облачился в свою привычную одежду – чёрный камзол, узкие панталоны и высокие сапоги. Затем он надел нагрудник из лёгкой иберийской стали, опоясался мечом, закрепил специальными ремешками в левом рукаве два метательных стилета, и накинул короткий тёмно-синий плащ.
– Господи, прости меня… – прошептал он и виновато взглянул на распятие. – Гилермо спит рядом с мальчиком, вокруг всё спокойно… Возможно, нападение волков на Аржиньи – просто случайность, стечение обстоятельств и не стоило Сконци так беспокоиться…
Он покинул келью, быстро спустился по винтовой лестнице донжона и вышел во внутренний двор. Монахи с наступлением темноты уединялись в своих кельях, жизнь в замке замирала. Лишь у ворот оставались братья-валломброзанцы, дабы во время закрыть их после того, как колокола отзвонят вечернюю зарю, а затем отворить с восходом солнца.
Белуччи пребывал в раздумьях: покинуть ли ему монастырь верхом на лошади или пешком? Если – на лошади, то тогда её надобно седлать, а на это вовсе не хотелось тратить время, ибо он был сжигаем плотским вожделением.
Белуччи приблизился к воротам. Из привратницкой вышли два дюжих монаха.
– Ворота заперты, – произнёс один из них.
– Я имею право покидать монастырь, а также возвращаться обратно в любое время, – спокойно парировал иезуит. – На то я получил дозволение самого настоятеля Кристиана.
Монахи переглянулись: против разрешения настоятеля не пойдёшь. А, если у этого самодовольного наглеца, а в монастыре многие догадывались о принадлежности Гилермо и Белуччи к всесильному ордену иезуитов, действительно неотложное дело в городе? Что тогда? А они, будучи добросовестными монахами, с тщанием выполняющими свои обязанности, невольно помешают ему…
Валломброзанцы поняли друг друга без слов и одновременно направились к воротам, дабы привести в движение специальный механизм, поднимающий решётку, а затем отпереть небольшую калитку, расположенную в левой створке ворот.
– Когда ты вернёшься, брат? – поинтересовался один из монахов.
Белуччи нетерпеливо передёрнул плечами.
– Как только улажу все свои дела… – неопределённо ответил он.
– Разумеется… Но нам бы хотелось, – монах выразительно воззрился на иезуита, – чтобы ты подал условный знак. Времена нынче неспокойные, на дорогах появились шайки разбойников, а наш герцог Рене Добрый, да продлит Господь его земной путь, уж слишком увлечён менестрелями, а отнюдь, не порядком на своих землях.
– Хорошо, – согласился Белуччи. – Ты, пожалуй прав. Я ударю трижды медным кольцом по воротам, затем сделаю паузу, а затем – ещё два удара.
Валломброзанец массивным ключом отворил калитку. Белуччи беспрепятственно покинул монастырь, отправившись в питейное заведение пешком, ибо оно находилось всего в четверти лье, да и иезуит был человеком не робкого десятка и не боялся прогулок под покровом ночи.
Иезуит добрался до постоялого двора без приключений. Ещё издали он заметил, что в окнах заведения ярко горят свечи.