Небесный всадник
Шрифт:
За неделю я перезнакомился со всеми обитателями особняка. Сразу после первого же завтрака меня подловил в гостиной сын плантатора с французским именем Анри. Совсем невинный, с темным пушком на верхней губе и длинными, до плеч темными волосами он, наверное, незаслуженно, показался мне изнеженным и избалованным мажором. Моя неприязнь объяснялась просто: слишком уж он был похож на хиппи, который плюнул мне в лицо в аэропорту Далласа после возвращения из Вьетнама. Тогда я догнал подонка, хорошенько встряхнул его за шиворот и, глядя в наполненные ужасом глаза, процедил: «Знаешь, что я тебе скажу? Мне все
С Анри же мы обменялись несколькими ничего не значащими, холодными фразами и больше не разговаривали, хотя я часто видел его на асотее – окруженной парапетом плоской крыше.
Высокий бесцветный блондин по имени Барни Холлиуэлл, двоюродный брат плантатора, пытался сделать из меня записного алкоголика. Он предлагал мне крепкие вина после каждого завтрака, и я едва отделался от назойливого виночерпия, сказав, что чувствую себя не очень хорошо. Конечно, хорошее вино – это дар богов, но от продукции местной винокурни у меня скрутило живот, и я целый день провалялся в постели с книгой. Это был атлас Техаса издания тысяча восемьсот сорок девятого года.
О дочери плантатора нужно рассказать особо. Мне довелось с ней встретиться, как только я оправился от неудачной дегустации спиртного. Рано утром, едва рассвело, я поднялся на асотею с полевым биноклем и долго разглядывал пойму Леоны и белые стены форта Индж, как меня окликнул переливчатый, точно звон серебряного колокольчика, девичий голосок:
– Мистер Ральф?
Я обернулся и увидел стройную девушку с волнистыми, спадающими на плечи каштановыми волосами и нежным, юным лицом. Ни у англосаксов, ни у немцев не бывает таких тонких черт и я подумал, что она наверняка француженка. Может быть, только по матери или отцу. Но во мне она не вызвала никаких чувств: ее рафинированной, стерилизованной красоте не хватало жаркого пламени, а в синих глазах безжизненно блестел только лед.
Девушка покраснела и отступила на шаг назад:
– Вы всех так разглядываете?
– Нет, лишь самых-самых красавиц. Тех, которые прекрасны, как луна и стройны, как акация.
Звонкий смех девушки спугнул с парапета маленьких птичек.
– Посмотрите в бинокль вон на то дерево, мистер Ральф!
Я не увидел в корявых, переплетенных между собой стволах ничего необычного.
– И что?
– Это и есть акация. Вы сделали мне плохой комплимент.
– Простите, мисс… не знаю вашего имени…
– Мари-Луиза Морган. Вы ведь джентльмен, да?
Я вспомнил, что в викторианской Англии было всего три джентльменских профессии: врач, юрист и военный.
– Как все сложно-то, – вырвалось у меня. – Да, все так. Но вряд ли вы подловили меня здесь, чтобы узнать о моих занятиях или же просветить насчет местной флоры.
Мари-Луиза поднесла к глазам лорнет и внимательно оглядела прерию. Потом она словно решилась:
– Для вас я просто Мари. Вы сражались с мексиканцами, да?
Я помотал головой:
– Это была не та война. Мы дрались за колонию: помогали одним желтолицым азиатам защититься от других желтолицых азиатов. Но я не интересуюсь политикой – это не мое дело. Есть враг, его надо уничтожить, не раздумывая – вот и все. На призывном пункте висел плакат: рассматривайте службу в армии, как увлекательное приключение. Я примерно так и считал.
– Но ведь вас могли убить?
– Война вообще травмоопасное мероприятие. Но знаете, Мари, отношение к ней, впрочем, как и к охоте, зависит от того, с какой стороны ружья ты находишься. Когда на твоей стороне шестиствольные пулеметы и управляемые ракеты, а у противника – допотопные винтовки, война кажется легкой прогулкой. Увы, на деле оказалось не все так просто, и мы увязли во Вьетнаме на долгие годы. Впрочем, меня это уже не касается.
– Вот даже как? Вас отправили в отставку? За что?
В сообразительности девушке не откажешь. С другой стороны, вряд ли дочь владельца богатой плантации будет глупа как выжившая из ума анаконда.
– Не подумайте плохого. Меня уволили со всеми полагающимися привилегиями и даже наградили медалью. Но тыловые крысы всегда видят дальше и вернее, чем те, кто на передовой.
– Чем они объяснили свое решение?
– Сказали, что вышел срок и предложили работу в штабе. А я хотел сражаться… для чего мне перебирать бумажки? Я метался из стороны в сторону – то к морпехам, то к летчикам. Между делом прошел курс обучения на легком штурмовике – после вертолета это несложно. Но все напрасно. Пришел приказ о моей окончательной демобилизации.
Мари взглянула на меня, как на тяжелобольного:
– Скажите, мистер Ральф. Вы боитесь смерти?
– Я к ней привык.
– Может, поэтому вас и уволили?
Я не успел ответить – дважды прозвенел колокол и на асотею поднялся черный, будто обсыпанный углем, негр. Его кожа лоснилась под утренними лучами солнца.
– Завтрак готов. Спускайтесь в гостиную. Масса Морган ждет вас.
На этом наш разговор закончился. Но, почему-то у меня из головы не выходил ее вопрос. В самом деле, боюсь ли я смерти?
***
Больше всего времени я проводил у вертолета, а когда мне становилось скучно, шел на плантацию к надсмотрщику за рабами мистеру Джошу Сансому. Коренастый, широкоплечий, бронзовый от загара, он вставал вместе с неграми, садился на лошадь и, щелкая многохвостой плетью, гнал галдящую ораву на работу. Возвращался Сансом вместе с ними на закате. К тому времени я давно знал, что бывшая мексиканская плантация называется Эль-Фароль, что на нормальный английский язык переводится как «фонарь».
– Эй, флайбой! – крикнул мне Сансом вечером в воскресенье, когда я, открыв капот, проверял работу масляного насоса. – Хватит трудиться! Даже черномазые на отдыхе!
Я поднял указательный палец, показывая ему жестом, чтобы он не мешал. Но как только я убедился, что с маслом все в порядке, закрыл капот и обернулся.
– Идем, дам тебе средство против желтого Джека! А то глядишь, сыграешь в ящик!
Желтым Джеком мистер Сансом называл желтую лихорадку; когда-то она выкашивала целые города не хуже чумы. Лишь много позже, уничтожив ее переносчиков – комаров и придумав вакцину, люди смогли избавиться от этой страшной напасти. Разумеется, мне сделали прививку перед командировкой во Вьетнам, но, боюсь, надсмотрщик вряд ли понял бы мои занудные объяснения. И я, словно провинившийся раб, покорно поплелся за ним.