Небит-Даг
Шрифт:
Поведение Човдурова, его крик и грубые шутки казались Нурджану чудовищно бестактными, но сейчас начальник конторы говорил так страстно и убежденно и так, очевидно, страдал при этом, что юноша проникся сочувствием. Валентина Сергеевна, хорошо знавшая характер Аннатувака, очень опасалась, что он снова расшумится.
— Надо переменить тему разговора, Андрюша, — снова шептала она мужу. — Может, радиолу включим?
— Не торопись, — спокойно ответил Сафронов, прихлебывая чай из стакана.
Заметив, что неловкое молчание продолжается, Аннатувак вдруг рассердился
— Пора домой!
— Куда торопиться! — улыбнулась Тамара Даниловна. — Байрам-джан уже спит, как говорится, дети дома не плачут…
— Оставайся, если хочешь, я и один дорогу найду.
Валентина Сергеевна подошла к Аннатуваку, ласково коснулась его руки.
— Еще совсем рано, завтра выходной день… Садитесь-ка лучше в шахматы играть!
Желая сгладить общую неловкость, Султан Рустамович миролюбиво сказал:
— Может, в самом деле сразимся?
— С вами — хоть через Балхан прыгать! — тотчас ответил Аннатувак.
— А не высоко ли взял?
Это сказал, стоя в дверях, Аман Атабаев. Ему надоело ждать, он не выдержал и вернулся в комнату. Так с этим человеком не поладишь.
— Говорят, если прыгать, так прыгать с высоты… — неуверенно пошутил Аннатувак. Все поняли, что он, взглянув на Амана, почувствовал себя виноватым.
— А ноги удержат?
— Вероятно, они не слабее, чем у любого из вас.
— Я думал, что привык к тебе, Аннатувак. Но ты не перестаешь меня удивлять! То затеял язвительный разговор, неуместный, когда люди собрались повеселиться, то эти колкие сравнения с Султаном Рустамовичем, человеком постарше тебя, и…
— Да это я просто так сказал, — устыдившись, быстро перебил Аннатувак. — К слову пришлось…
— К слову? Слово — не звук пустой. Верно говорят в народе: «Рана от сабли заживает, рана от слова — никогда». Ты можешь думать все, что хочешь, можешь стоять на своем, словно гвоздями приколоченный, но не давай воли языку, когда говоришь о человеке, которого мы все уважаем.
Как ни удивительно, Аннатувак молча выслушал назидание, только поднял пиалу со стола, потом поставил обратно и попытался ногтем соскоблить нарисованный на ней цветок.
Со стола убрали чай и посуду, принесли шахматы, домино и карты. Нурджан стал играть в домино вместе с женщинами. Сулейманов и Човдуров на другом конце стола уселись за шахматы. Аман и Сафронов наблюдали за их игрой.
Среди наступившей тишины и согласия особенно неловко чувствовала себя Тамара Даниловна. Ей было стыдно и за мужа, и за себя. Как объяснить людям, что, если бы она вмешалась, получилось бы еще хуже. Единственный способ успокоить Аннатувака — приласкаться. Но не разыгрывать же нежные сцены на людях! Нет, с этим человеком никогда не знаешь, чего ждать! Переменчив, как весенняя погода. Дураком не назовешь, а ведет себя хуже глупого. Если равняться на него, тоже ничего ему не спускать — семья, пожалуй, разлетится вдребезги. Можно пожертвовать всем, даже своим чувством, но какое право имеет она жертвовать отцом своего ребенка?.. Мысли были сбивчивые, противоречивые, Тамара Даниловна играла неуверенно, путала и ошибалась, и ее партнер Нурджан, позабыв свою стеснительность, уныло повторял:
— Ну так, конечно, нам сделают сухую.
Аннатувак, который с равным азартом вкладывал всю душу и в работу и в игру, бурно атаковал Сулейманова на шахматной доске. Думая, что, если только рассердить Човдурова, обыграть его не труднее, чем снять седло с ишака, Сулейманов играл очень беспечно. Аннатувак, обрадованный, что партия сложилась удачно, извергал потоки шахматного красноречия:
— Султан Рустамович, ходи! Ай-ай-ай, и с конем придется проститься! Не зевайте — теряете вторую фигуру!
И действительно, Сулейманов потерял фигуру, у него не хватало двух пешек, ферзь был зажат.
— Шах! — весело куражился Аннатувак, заглушая стук костяшек домино. — Сейчас ставлю второго ферзя!
И тут же осекся: заболтавшись, он прозевал ферзя, а через ход Сулейманов отобрал и пешку, стоявшую на предпоследнем поле. Теперь инициатива перешла к Сулейманову, игравшие в домино слышали, как он негромко объявил:
— Шах… Еще один шах…
Однако позиция у Аннатувака была все-таки лучше. Он отдал своего ферзя за две ладьи и теперь снова угрожал ферзю Сулейманова.
— Посмотрим, что вы скажете на это? — снова разглагольствовал он. — Посмотрим и поглядим…
Следуя поговорке «хорош тот игрок, который понимает свой проигрыш», геолог снял своего короля и развел руками.
— Сдаюсь!
Аннатувак крепко пожал ему руку и не удержался от шутливой похвальбы:
— Помните мои слова — побеждаю не только в игре…
На круглом столике в углу зазвонил телефон непрерывным продолжительным звонком.
— Междугородный? — прислушалась Валентина Сергеевна.
Лицо Сафронова, взявшего трубку, внимательное и серьезное, вдруг словно осветилось. Улыбка плыла от тонких морщинок у глаз к губам, расплывалась все шире и шире…
— Обязательно поздравлю… — говорил он. — Оба у меня. Сейчас расскажу.
Женщины и Нурджан прервали игру. Все безмолвно смотрели на Сафронова, стараясь угадать, что случилось.
Но Андрей Николаевич не торопился успокоить любопытных. Положив трубку, он сказал жене:
— Валя, повторим наш той? Из Ашхабада сообщили такую новость, что обязательно надо повторить. Просто необходимо!
Теперь, по-видимому, почти все догадались, какую новость сообщили Сафронову. У Сулейманова и Амана радостно заблестели глаза, Тамара Даниловна улыбалась. Аннатувак, отодвинувшись вместе со стулом, смотрел под ноги, будто старался запомнить узор на ковре. И только Ольга кокетливо переглядывалась с Нурджаном, не очень задумываясь над тем, что могло произойти в Ашхабаде.
Наполнили рюмки, Андрей Николаевич оглядел всех, но обратился к одному Човдурову. В душе старого инженера боролись сейчас два чувства: он торжествовал и радовался, но и захмелевшего товарища было жалко. Он знал, что тому предстоит пережить неприятную минуту, и много дал бы за то, чтобы сейчас находиться с ним вдвоем в служебном кабинете.