Неблагоразумная леди
Шрифт:
Это было смелое отступление от правил.
Такие новые символы, как перо и книга, открывали перед Кларенсом невиданные перспективы.
– Предложу мистеру Альфреду вдеть цветок в петлицу, – добавил он с блаженной улыбкой, предвкушая невиданные возможности, открывавшиеся его мысленному взору. – Он, видишь ли, заядлый садовод. Выращивает цветы в огромном ящике, который называет оранжереей. Ну, ну. Сэру Томасу Лоренсу такая мысль никогда не приходила в голову. Наверное, собезьянничает, когда узнает о моей творческой находке. Не проговорись, если будешь беседовать
Пруденс и не подумала упомянуть об этом ни в разговоре с сэром Томасом Лоренсом, ни с кем-либо еще, хотя сам Кларенс сообщал о своем секрете всем знакомым. Миссис Херринг решила вернуть свой портрет, чтобы дорисовать перо, вложенное в ее руку, как символ ее особого пристрастия к «маленьким крылатым друзьям», как она называла птиц. Кларенс хотел также добавить символическую деталь к портрету мистера Арнпрайора – полотно все еще находилось в студии, – но считал неуместным вложить рыбу в руку джентльмену, увлекавшемуся рыбной ловлей. Положение спасло воспоминание о книге Пруденс. Да, он нарисует томик «Идеального рыбака» Уолтона, подвесит его где-нибудь около модели, так как на полотне не было стола или иной поверхности, где можно было пристроить книгу. Фон у Кларенса обычно был иного цвета – голубого, если модель была светловолосой, розового для брюнетов и желтого для пожилых людей с голубоватыми или пурпурными шевелюрами.
Пруденс было разрешено не присутствовать во время сеансов сэра Альфреда, так что она была свободна в последующие три дня. К ее удивлению и великому удовольствию, она удостоилась посещения мисс Берни на следующий после обеда день и получила приглашение прогуляться в карете известной писательницы назавтра. Казалось, неприступные стены лондонского светского общества наконец расступились и открыли Пруденс доступ в священные покои. Во время прогулки в карете мисс Берни предложила заглянуть к ее «дорогой подруге» леди Мелвин, одной из светских львиц.
Велика была радость Пруденс, когда, войдя в гостиную леди Мелвин, она увидела на столике свой роман. Леди Мелвин, высокая привлекательная дама средних лет, обладала острым язычком и неиссякаемым остроумием. Ей нравилось открывать новые личности и первой приглашать их на вечера. Пруденс нашла ее интересной, но не особенно располагающей к общению.
– Так вы и есть мисс Мэллоу? – сказала она, пристально разглядывая Пруденс. Про себя отметила, что молодая писательница не очень следит за модой.
– Я представляла вас старше. В ваших книгах много зрелых наблюдений, дорогая. У вас острый язычок, мне это нравится. Наши писательницы излишне сюсюкают. О, конечно, к вам это не относится, Фанни, не сверлите меня взглядом. И к мадам де Сталь тоже. В ее случае все совсем наоборот. Я читала «Сочинение» весь день – странный заголовок вы выбрали, мисс Мэллоу. Не очень привлекательный, если, конечно, вы извините мою откровенность.
– «Сочинение» читается лучше и вызывает больше интереса по мере
– Именно так. Я читаю медленно, но роман мне очень нравится, – Она взяла со стола книгу, чтобы показать Пруденс, где остановилась. – Я остановилась как раз на том месте, когда племянница доходит до исступления от постоянного бренчания на рояле своей тетушки.
Когда книга перешла к Пруденс в руки, она заметила, что уголок переплета немного загнут, как раз там, где был поврежден том, подаренный Дэмлеру. Она открыла титульный лист и обнаружила свою надпись. Леди Мелвин заметила ее недоумение и объяснила:
– Дэмлер подарил мне книгу вчера. Он ее очень хорошо рекомендовал.
– В самом деле? – переспросила Пруденс. – Значит, ему роман понравился? – Она понимала, что он не успел прочесть ни слова, так как Маррей мог передать книгу только накануне. Это было как пощечина.
– Не сомневаюсь, что он был в восторге.
– Странно. Должно быть, он очень быстро читает. В понедельник он был еще не знаком с «Сочинением». Я послала роман Маррею во вторник, в тот самый день, когда он принес книгу вам.
– Ну, вот вы нас и поймали, – засмеялась леди Мелвин. – Ложь никогда не скроешь, не правда ли? Дело в том, мисс Мэллоу, что Дэмлер редко читает романы. Он предпочитает философию, историю и тому подобные серьезные вещи. Романы же он предоставляет читать нам, женщинам.
– По его поэмам не скажешь, что автор увлекается серьезными вещами, вроде философии и истории, – заметила Пруденс, давая волю уязвленному самолюбию.
– Могу только сказать, что его «Песни издалека» – собрание самых невероятных, почти фантастических рассказов в стихах. Мои, по крайней мере, правдоподобны.
Леди Мелвин пришла в восторг от этого замечания. Она давно уже подумывала, чем бы уязвить Дэмлера, и теперь решила, что нашла прекрасное средство.
– Так, значит, вам его стихи не нравятся?
В действительности Пруденс обожала его поэмы, они были интересны па сюжету и прекрасно изложены, но их притягательность состояла в знании героя и его второго я. Она замялась, подыскивая нужный ответ.
– Напротив, они произвели на меня большое впечатление. Что-то свежее, неизбитое.
– Ваша похвала несколько расплывчата. Что вам показалось особенно неправдоподобным?
– Согласитесь, нелегко поверить, что он один, без посторонней помощи, спас трех молодых индианок, когда за ними гналась целая банда охотников за скальпами. И еще менее правдоподобно, что в тот же день он выбрался из джунглей и вечером успел на бал в какой-то город, причем явился без опоздания и даже был соблазнен женой губернатора.
– Тем не менее, то, что его преследовали индейцы, действительный факт. Именно тогда он повредил глаз, – заверила леди Мелвин.
– Я не сомневаюсь, что посещение бала тоже реальность, равно как и любовь жены губернатора, но вряд ли все эти события произошли в один день.