Небо без звезд
Шрифт:
Следующий труп был мужским и много старше двух первых. Кожа вокруг глаз сморщилась и обмякла много лет назад. В длинных темных волосах и бороде блестела седина. А кончики пальцев были черными, с множеством мозолей. Наверное, шахтер? Из тех, кто чуть ли не всю жизнь проводит под землей, добывая драгоценные металлы и минералы для обрабатывающих фабрик.
Он был в лохмотьях, заскорузлых от въевшейся пыли. Шатин пришлось сдвинуть ему рукав, чтобы добраться до «пленки». Она терпеть не могла дотрагиваться до мертвецов.
Она приставила
Шатин отскочила от покойника, чуть не выронив машинку. И приказала себе не смотреть туда. Уговаривала себя двигаться дальше, поскорее закончить работу и уйти, но не удержалась. Взгляд ее как магнитом притягивало к этому человеку.
К заключенному.
Точно, каторжник! Только арестованным и сосланным на Бастилию полностью обнуляли счета. Она лишь сейчас заметила цвет его рваной, протертой одежды. Голубая арестантская роба. Ну точно, бедняга скончался на Бастилии. Умер осужденным.
Но как он попал сюда?
Поскольку на спутнике Латерры умирали многие, там имелся собственный морг, и трупы обычно утилизировали прямо на месте. Все знали, что пожизненный срок на Бастилии – это совсем недолго. Условия жизни там были еще хуже, чем в Трюмах.
Шатин обошла носилки, прижимаясь к их краю, взглянула с другой стороны.
Она прекрасно понимала, что делать этого не следует, но руки словно бы действовали сами по себе. Она должна была увидеть все своими глазами. Узнать наверняка.
Медленно закатав другой рукав, Шатин судорожно ахнула при виде аккуратного ряда серебряных пупырышек на руке мужчины. Такие татуировки делали в тюрьме.
Пожизненное клеймо. Даже те, кто отбыл срок и дожил до освобождения, были помечены навсегда.
Шатин так и подмывало коснуться метки. Ощутить кончиками пальцев ее выпуклость. Представить, каково чувствовать, как эти металлические бородавки впиваются тебе в плоть. Интересно, похоже ли это на вживление «пленки»? Конечно, этого ощущения Шатин не запомнила. Ей, как и всем детям из третьего сословия, еще в младенчестве имплантировали «пленку» в левое предплечье и подключили к ней вставленный в ухо аудиочип.
Она медленно протянула дрожащую руку к покойнику. Но едва кончик пальца коснулся первого бугорка, как зашипела, открываясь, дверь мертвецкой и в коридоре раздались шаги.
Девушка зашарила взглядом по тесному моргу, прикидывая, где можно укрыться. Однако здесь не было совсем ничего. Ни занавесок, ни шкафов, ни ящиков, в которых доставляли трупы. И куда ни повернись, попадешь под микрокамеру.
Шаги стали громче.
У Шатин часто забилось сердце. Если поймают на мародерстве, носить ей и самой тюремную татуировку до конца дней.
Оставалось лишь одно.
Она вскочила на соседние носилки, потеснила девушку из борделя крови и легла рядом, спрятав щипач в рукаве плаща. От прикосновения холодной шелушащейся кожи к тыльной стороне ладони Шатин тут же вся пошла мурашками, а к горлу подступила желчная горечь. Но она не закрывала глаза, таращилась в потолок, не шевеля ни единым мускулом и силясь воспроизвести застывший на всех этих лицах ужас.
Краем глаза она видела двух вошедших в морг мужчин. Один был облачен в зеленый хирургический комбинезон: медик-киборг с имплантированными в лицо электронными микросхемами. Другой был в хрустком белоснежном военном мундире с серебристыми титановыми пуговицами – министерский офицер.
Что, интересно, делать представителю второго сословия в морге для бедняков?
– У меня записано, что он умер от обморожения, – равнодушно, голосом пустым, как глаза трупов, произнес медик. – Весьма сочувствую вашей потере.
– Не стоит, – холодно ответил второй. – Эта потеря – настоящий подарок для Латерры.
Шатин согнала с лица изумление.
О ком это он говорит?
Она затаила дыхание, потому что двое мужчин, пройдя вдоль ряда носилок, остановились у соседних с Шатин. Тех самых, на которых лежал заключенный.
– Вы были близки с отцом? – спросил врач.
– Нет, – ответил второй, и Шатин показалось, что она уже где-то слышала его голос. – Я его совсем не знал.
«С отцом? – соображала Шатин. – Этот человек… офицер… сын заключенного?» Надо же, она и понятия не имела, что представителей второго сословия тоже ссылают на Бастилию. Вроде бы их никогда не обвиняли ни в каких преступлениях. Девушке отчаянно хотелось повернуть голову или хотя бы глаза скосить. Лишь бы только узнать, кто же этот офицер.
– Я оставлю вас с ним наедине, – сказал киборг, и Шатин услышала, как он уходит прочь по коридору.
Человек в мундире обошел носилки, встав между Шатин и заключенным. Девушка видела, как что-то блеснуло у него на пальце. Кольцо. Наверняка ценное. Может, даже титановое. Она прикинула: как бы спрыгнуть с носилок, застав его врасплох, стянуть кольцо и дать деру. Заманчиво, что и говорить. Но вот что будет потом? Датчики движения должны были, едва мужчины вошли в морг, активировать микрокамеры. А попадаться ей никак нельзя. Особенно теперь, когда свобода так близка.
Офицер некоторое время постоял у тела, не отрывая от него взгляда. Шатин видела: руки его сжались в кулаки, словно от ярости. А потом сразу разжались, и она услышала его голос:
– Зачем ты это сделал?
Голос звучал мягко, почти беспомощно. Больше того, этот голос, казалось, вот-вот сорвется. Шатин почти не сомневалась, что офицер обращается к покойнику. Интересно, что бы это значило? И тут она краем глаза уловила, что мужчина коснулся рукава мертвеца. Того самого рукава, что пару минут назад сдвинула Шатин, открывая татуировку.