Небо для Баккена
Шрифт:
А Лив склонилась низко, дыхнула на ладонь, словно на стекло, чтобы запотело и на нем можно было рисовать, но вдруг, отшатнувшись, резко сжала мои пальцы в кулак и оттолкнула руку:
– Ничего не скажу!
Вскочила с лавки и убежала к отцу.
– Лив! – весело окликнул я гадалку. – Если в чем-то прибыль, так где-то убыток должен быть. Чем за удачу в любви расплачиваться придется?
Она не ответила, проворно поднырнув под натянутую поперек трактира простыню.
Предостережение? Что от собственного кхарна смерть приму, не предрекла, и то ладно.
Я попросил еще одну кружку барка и приготовился смотреть представление.
Спектакль
Довольная раскрасневшаяся Лив объявила, что это еще не конец представления, а пока мастер Дук (широким жестом указала на своего отца) готовит новых «артистов», не желают ли почтенные и такие щедрые хессе взглянуть на зверинец?
Хессе, конечно же, желали.
Лив повернулась к экрану боком, подняла руку. И на белом полотне залаяла остроухая собака! Еще один жест – и вот по снежной равнине скачет заяц, а вот потряхивает рогатой головой кхарн, вот, поднявшись на хвосте, танцует пещерный полоз. Лив называла всех представляемых зверей, но и без этого не узнать их было невозможно. Зверинец понравился ничуть не меньше спектакля.
– Солнце всходит! – торжественно произнесла актерка, поднимая руку с растопыренными пальцами.
Тень на полотне казалась не черной, а темно-серой. Как ладонь Дракона Меда, нарисованного на фреске в Лунной башне на Птичьем острове. Мы еще почему-то решили, что это ключ к тайнику… Фунс!
Рисунок слишком странный, слишком привлекающий внимание, чтобы быть обычной картинкой. Слишком явно указывающий на секрет, чтобы тайник открывался просто, без подвоха.
Мы тщательно обшарили и простукали внутреннюю стену башни, но что, если тайник напротив нее, в колонне? И что, если проклятая книга, «Соперник», действительно там?
Пожалуй, пришло время двигать в Рёнкюст и оттуда на Птичий. Привезу «Соперника», отдам книгу канцлеру, и пусть Хегли Секъяр сам хоть сжигает опасный апокриф, если решится на подобное. А нас всех оставит в покое!
– Поедешь с караваном, идущим в Гехт, – сказал канцлер королевства. – Заночуете на полдороге, в трактире. Ночью, когда все угомонятся, выйдешь тихонько. Как добраться до Птичьего острова, думай сам, хоть по волнам на лыжах, но привезешь мне сюда то, что ты там нашел. Тогда отдам донос в руки – что хочешь, то с ним и делай, можешь в печке сжечь, можешь в рамочке на стену повесить. А если откажешься… Доказать, что ты не злокозненный еретик, будет очень сложно. И долго. Да и другие дела есть, поважнее. Чтобы не скрылся никуда, решения будешь ждать здесь, в Арахене. Не самое лучшее место в мире, но что поделать. И семью твою потревожить придется. А то вдруг сестру запретными речами к ереси склонял или девочку свою…
Врезать канцлеру в челюсть не удалось, Оле Сван больше учил меня драться оружием. Захватив за запястье, Хегли Секъяр аккуратно, на грани боли, заломил руку, заставив меня снова сесть на скамью.
– В караване за тобой будет присматривать наш человек, – как ни в чем не бывало продолжил он. – И не испытывай судьбу.
Именно из-за обещанного прикрытия я и тащусь гусиным шагом с караваном купца Тормода Вилда, которого назвал мне канцлер. Но кто из здешнего народа тайно служит Секъяру? Сам торговец, который принял как должное то, что хронист, существо быстрое и подвижное, согласен медленно путешествовать с его обозом, будто ценящая комфорт городская матрона? Начальник охраны, суровый молчаливый дядька, не проявляющий никакого интереса к тем, кого должен защищать и оберегать, весь путь мрачно глядевший куда-то за горизонт, а теперь пытающийся узреть тайну вечной жизни на дне пивной кружки? Кто-то из суетливых шумных горожан?
Лив. Точно, она. С начала пути с меня глаз не спускала. Странно, конечно, что сопровождать меня должна девчонка, и только полдороги, но замыслы канцлера простому смертному не постичь. Нужно сказать ей и… Только сначала отозвать в сторону, а то сейчас на актерку весь трактир смотрит.
Отхлебнув из кружки, я из-под ее прикрытия быстро стрельнул глазами туда-сюда.
Не все наблюдали за представлением. Румяный толстяк, усевшийся напротив меня, пристроил на стол блюдо с жареным гусем и азартно разделывал птицу. Закончив, взялся за еду руками, а нож положил рядом. Я рассеянно взглянул, мимоходом подумав, что Оле Сван за подобное разгильдяйство любому устроил бы знатную выволочку. Капитан требует, чтобы хоть боевой, хоть бытовой клинок сразу после использования был тщательно вытерт и убран в ножны.
Фунсова теща!
Я заставил себя разжать пальцы, до боли стиснувшие кружку с барком. Отхлебнул, поставил посуду на стол. Взглянул на Лив, закончившую представление и собирающую со зрителей плату. Покопавшись в сумке, переложил в карман несколько крупных монет, а мелочь зажал в ладони. Еще некоторое время полюбовался актеркой. И лишь потом позволил себе снова взглянуть на нож. Но того на столе уже не было. Обычного походного ножа с широким лезвием, в котором возле самого перекрестья была просверлена дырочка, а рукоять украшало изображение хищного Дракона.
– Ух, хорошо дело идет! – Лив снова уселась на лавку и, отобрав у меня кружку с остывшим барком, осушила до дна, а взамен подсунула плошку, в которую собирала плату за выступление. – Когда публика понимающая…
Я обернулся к окну. Уже окончательно стемнело, луна запуталась в тучах. В свете фонарей трактира было видно, как метет мелким снегом поземка. Вряд ли она разъярится до чего-то опасного, а вот следы скроет хорошо.
А если я ошибаюсь и всего лишь понравился актерке? Но выбора нет, Лив сейчас единственная, с кем я могу заговорить, а она – выполнить мою просьбу, не вызывая подозрений. Не Тормода ж Вилда просить развернуть караван.
– Лив, пойдем-ка выйдем.
– Ты что! У меня же представление! После!
Но я уже тащил упирающуюся девушку за руку прочь из трактира.
На кхарне и около ни одного человека, только косматые быки невозмутимо смотрят на нас из стойл.
– Ну и чего? – Лив прислонилась к наполненной мхом клети. – До конца представления потерпеть не можешь?
Я выглянул на улицу. Никто не вышел из трактира вслед за нами, не топтался на крыльце. Может быть, следят из окна, но этого не понять.