Небо для Баккена
Шрифт:
– Ну! Вспоминай, хронист, у тебя память хорошая. Книга в черном тисненом переплете, узор напоминает чешую полоза.
– «Гербариум»?!
– Чего?!
И вот тут меня взяли такая злость и обида… Да будь Хегли Секъяр хоть трижды канцлером королевства, он обязан для начала сказать, в чем конкретно меня обвиняют. Да и с вопросами своими определиться. Это я должен удивляться, откуда в столице проведали про «Гербариум» и почему вдруг решили к нему прицепиться.
– «Гербариум, или Список растений, от ледника в оранжереях сохраненных». Написан и переплетен сто три года назад в городе Ольдре, восемьдесят восемь листов пергамента с текстом и рисунками, в четверть листа размером, переплет черный, под змеиную кожу тисненный,
Я чуть было не сказал, что тисненым переплетом и золотыми буквами мы любовались лишь до конца минувшей недели, потом Магнус Берн бережно обернул книгу белой холстинкой, но вовремя замолчал. Не нужно без необходимости упоминать лишние имена, создавая людям неприятности.
Примерно три минуты Хегли Секъяр смотрел на меня, как кухарка на куриную тушку: то ли целиком зажарить, то ли на котлеты порубить.
– А ведь ты не врешь, – наконец изрек он.
Хессир канцлер не знает, что хронисты всегда говорят правду?
Прогулявшись до стола, Секъяр вернулся с наполненной кружкой. Сунул мне в руки:
– Пей.
Сопротивляться бесполезно, все равно скрутят, зажмут нос и вольют, что надо.
Я осторожно отхлебнул. Отвар камилки. Я такой дома пью, он вкусный. Говорят, этот напиток из мелких белых цветов успокаивает. Вот уж что сейчас и вправду необходимо.
– Значит, вы в своем университетском городе раскопали книгу, один в один похожую на «Соперника».
Четыре часа мы сидели по разные стороны стола и разговаривали. Канцлер задавал вопросы, я отвечал. Хельга тоже мастерица спрашивать так, что человек в результате поведает то, о чем и не подозревал, что знает, но до хессира Хегли сестре далеко.
Секъяра интересовал «Соперник» – священная книга еретиков, полагающих, что Драконов можно вернуть в видимый мир при помощи человеческой крови. Черная книга, один в один схожая с невинным «Гербариумом». Год назад она была в Гехте, но во время облавы на сектантов бесследно исчезла.
А меньше недели назад некий верный подданный короля Хрольва, искренне пекущийся о благе государства, но не пожелавший назвать свое скромное имя, прислал в личную королевскую канцелярию донос. Проклятая книга находится в Гехте, в доме хрониста Ларса Къоля, каковой хронист… Дальше можно уже не читать. Всякое содействие еретикам приравнивается к государственной измене и личному оскорблению короля.
– Почему такое странное название – «Соперник»?
– Сектанты считают, что, отказавшись отдавать свою кровь, люди предали Драконов. В «Завещании» нет ни слова про жертвы, значит, это книга-предатель. Ей противостоит истинное знание – «Соперник». Так ты говоришь, «Гербариум» часто лежал у тебя на столе? Кто интересовался им?
«Гербариум» отличается форматом и переплетом от многочисленных томов хроник. Кто угодно мог полюбопытствовать «Что читаешь?» или, скучая в ожидании нужного документа, заглянуть в необычную книжицу. Орм, командор ордена Багряного Дода, все хроники у меня на столе перерыл, не прекращая при этом неспешного разговора. Но при мне страницы «Гербариума» листал, кроме Герды, лишь один человек.
– Магнуса Берна не трогайте. Он просто старик, любящий редкие книги.
Канцлер фыркнул:
– Ты и вправду думаешь, что букинист, в руки которого попал «Соперник» или другая опасная для государства книга, не сообщит об этом немедленно? Но донос на тебя написал не он. Думай, кто видел «Гербариум», но не имел возможности заглянуть внутрь. Или же, наоборот, слишком хорошо знал, что за книга лежит у тебя на столе.
Хронист должен примечать, запоминать и после при необходимости вспоминать все. Не всегда удается сразу сделать запись о том, чему был свидетелем.
Я думал и вспоминал. Сколько разных людей приходило в ратушу? Совсем незнакомые жители Гехта и те, с кем мы знаем друг друга почти что половину моей жизни. Кто из них мог написать донос? Если верить Хегли Секъяру, то кто угодно.
– Донос, арест… Какой вообще во всем этом смысл?
– Им нужен ты. Вытянуть из города, захватить, при этом сделать так, чтобы ты не мог вернуться в Гехт.
– Поэтому налет в трактире?
– Да. Тебе он не показался странным? Так халтурно заложников берут только неопытные воришки, застигнутые стражниками в мелочной лавке. Я говорил с вашим Освальдом Харпом, и мне нет причин не верить человеку, излазившему Белое Поле лучше, чем чердак в собственном доме. Знаешь, что ответил ветеран? Ни одна банда, думающая и впредь промышлять и здравствовать на свободе, не станет действовать столь по-идиотски. Есть уйма способов похитить человека, ничем не рискуя, даже из запертой комнаты, не то что на тракте. Но даже если они собирались перебить всех свидетелей и спалить трактир, все равно опытные преступники выслали бы вперед наблюдателя, чтобы огляделся, как и что.
– Эффект неожиданности?
– Для обеих сторон? Они давали тебе возможность удрать. Думали, что задашь стрекача, как вспугнутый заяц, тем самым полностью подтвердив свою вину. Потом тебя бы встретили в Белом Поле. Объяснили, что возвращение в родной город невозможно, а если останешься с ними, то… Вариантов много. От исполнения любого желания до простого сохранения жизни.
– Намудрили. Почему они просто не украли книгу? Да и я в Гехте часто хожу один. Мешок на голову или дубиной по затылку…
– И тогда в хвост злодеям тут же вцепилась бы лучшая Палата Истины во всей земле Фимбульветер. Но если бы ты сбежал из-под ареста, капитан Сван и хесса Къоль не скоро смогли бы заняться твоими розысками.
Это правда. Семьи государственных преступников в покое не оставляют.
Я машинально отхлебнул из кружки. Вместо отвара камилки там оказался горький напиток из зерен бёна. Его пьют для бодрости и ясности мысли. Канцлер подлил? Когда успел?
– На что я вообще им сдался?
– Во время облавы на еретиков «Соперник» исчез из Гехта вместе с некой Гидой, занимавшей в секте далеко не последнее место. Позже вы опять встретились на Птичьем острове, Гида погибла, а ты нашел что-то, что снова спрятал.
– Там был только дневник человека, жившего в городе, что стоял на месте Птичьего до прихода ледника! Нельзя брать вещи мертвых, не завещанные тебе, поэтому я вернул все на место. Ваш осведомитель не знал, что это «что-то»? Кстати, кто?
– Кто доложил мне такие подробности, когда на острове, кроме тебя и погибших сектантов, были только твоя любимая девушка, муж сестры и ваша собака? Потом, правда, набежала толпа мореходов. Одна ватага даже знакомая. Успокойся, никто из них на тебя не доносил. Ты не знал, какими болтливыми становятся люди корабельных кланов, когда сходят на берег? На своих карбасах они молчат, как камни, но стоит ступить на землю, и один ватажник способен своей трескотней разогнать целый трактир. Торопятся узнать новости, поделиться рассказами о плавании, а главное – наговориться. Корабельный устав запрещает ссоры, вот мореходы и молчат, чтобы не обидеть соратника неосторожным словом. Нет ничего страшнее двух неприятелей, которым некуда деться друг от друга. Обида, о которой забудешь через пять минут, стоит перестать видеть нанесшего ее, на ограниченной территории разрастается в смертельную вражду. Потому и безмолвствуют, а вовсе не из-за того, что, как сами заявляют, не хотят нарушать покой Слепой Хозяйки. И вот, намолчавшись в дальнем походе, корабельщик сходит на берег. Зачем-то покидает родной хейм. Мало того что наконец можно говорить, так вокруг еще новые люди, слушатели. Он мелет языком обо всем, от пролетевшей мимо вороны до собрания шкиперов, не задумываясь и не выбирая тем. Если рядом окажется человек, умеющий слушать и хорошо соображать, можно узнать очень о многом.