Небо для Баккена
Шрифт:
Люди забавные. Придумывают то, чего нет. Не похожи на других существ. Суетятся, торопятся – как же они это называют? – жить.
Любовь, дружба, верность. Драконы не забывают ничего. Но зачем все это? Слишком часто чувства становятся обузой.
Старшие говорят, что людей нельзя подпускать близко. Только привыкнешь к кому-нибудь, как он изменится или вовсе уйдет навсегда. Слабые, их многое может уничтожить. Потому они так часто просят помощи.
Он четко отмерил расстояние, с которого еще можно было послать зов и в мгновение ока оказаться рядом с сородичами. Но, набрав высоту, все кружил, не улетал прочь, хотя опасный
Это было неразумно, но Баккен медлил. Потому что небо – лучшее место для Драконов. И еще потому, что так можно дольше видеть двух человечков, машущих ему вслед. Он знал: люди так прощаются с теми, кто был для них важен.
С тем, кого они называли другом.
Кто почему-то стали важны для него.
Дракон становится взрослым, когда выполняет свое предназначение и познает утрату.
Глава 16
Глава 16
Мы дошли. Не сбились с пути, не увязли в глубоких снегах, не замерзли, ночуя в вырытой в сугробе норе, не стали добычей хищников или нежити.
Не знаю, сколько времени заняла наша дорога к храму Дода. Рвались на руках колечки припасенного времени, которые Герда плела, дергая нитки откуда придется, и рыхлый снег странным образом затвердевал под ногами. Пройдя сколько-то стандов и выбившись из сил, мы зарывались в очередной сугроб (они-то как раз оказывались мягкими и пушистыми), обнимались крепко-крепко и засыпали. Высунуть, пробудившись, нос в продышанную отдушину, посмотреть, что делается снаружи. Если светло, то идти, если темно – спать дальше, а вечер сейчас, ночь или раннее утро следующего дня, значения не имеет.
Главное было беречь силы. Припасов было достаточно: Торгрим не мог дать нам кхарна, но поделился всяческой походной снедью.
А еще… Нам очень хотелось продлить время, когда мы принадлежали только друг другу.
Мы шли, а потом вдруг поняли, что стоим у самых ворот храма Дода, и они, как всегда, приоткрыты.
Руки Герды соскользнули с моего плеча. С блаженной улыбкой опустилась она в снег и привалилась спиной к воротам:
– Ларс, добрались.
Добрались, но еще не совсем. До крыльца храма оставалось еще с десяток шагов. Крикнуть бы, позвать на помощь, но сил на это не было. Пришлось брести дальше. На ступенях крыльца я споткнулся, но продолжил путь. Только когда оказался нос к носу с собакой Эфтер, понял, что пересек порог храма Багряного Дода на четвереньках. Поздоровался и рухнул окончательно.
Если бы речь шла не о храме Дода, другом месте, можно было бы сказать, что переполох случился знатный. Эфтер басовито гавкнула, и, словно только ее зова и ждали, примчались все, знающие нас. И Ингрид, и храмовый лекарь Тарий, и, конечно же, командор Орм. Меня вздернули на ноги и втащили в храм, а я, отталкивая руки Ингрид, все пытался сказать про Герду, и, по всей видимости, преуспел, потому как беловолосая великанша, – странно, до чего ж она похожа на Астрид Леглъёф, – охнув, выбежала наружу, но тут же вернулась с моей радостью, которую чуть ли не на плече принесла.
Убедившись, что Герда окружена заботой и вниманием, я, отмахиваясь уже от Тария, повел новую речь – о кочевниках. Тут всякая суета прекратилась и люди храма начали действовать четко, слаженно. Можно было успокоиться и не мешать им, но я самолично потащился на негнущихся ногах на башню гелиографа, как будто без меня сообщение не передадут.
Я сделал то, что был должен, но до конца жизни меня не оставит мысль, что я предал Торгрима.
С башни спускался так, что лучше бы меня оттуда сбросили. Даже престарелый Орм легко меня обогнал. Впрочем, я видел, как этот дедушка двигается и дерется. И посох его на старческую клюку отнюдь не похож. Во всяком случае, мимо меня командор протиснулся и поскакал вниз весьма проворно. Спотыкаясь, нога за ногу, потащился я вслед за ним по лестнице, затем через двор, мимо кхарни.
Вообще-то косматые быки не любят темное время суток. Будь их воля, всякая жизнь прекращала бы движение с вечерних сумерек и до рассвета. Но сейчас кому-то не спалось. Из кхарни доносились вздохи, возня, топот переступающих копыт. Животина явно маялась. Может быть, кхарну натерло седлом холку, или он расщепил копыто, а может быть, кто-то приехавший в храм забыл напоить верного спутника, или в охапке лишайников попались старые и жесткие, которые застряли между зубами. Но что за бездельник местный кхарнарь, давно бы заглянул, узнал, в чем дело!
Ворота кхарни были не заперты, только притворены.
В крайних стойлах царила мирная дремота. Кхарны вообще не склонны ни к панике, ни к проявлению сострадания к сородичу, объединяясь только против общего врага.
Бедолага томился в глубине темной кхарни. Сопел, всхрапывал. Похоже, чем-то напуган или встревожен.
Тот, кто лезет без спросу к незнакомому кхарну, когда тот не в духе, сильно рискует получить рогом под дых. Но это не причина, чтобы не пойти посмотреть.
Громкий рев и удар копыт о загородку. Уж не бешеный ли?
Несколько осторожных шагов по темному коридору между стойлами.
– Ским! Скимушка!
Кхарны – вещие звери. Потеряв хозяина, косматый бык бежит не домой, а туда, где его человек рано или поздно должен оказаться. И ждет.
Нас с Гердой, как того требовали приличия, распихали по разным комнатам. Объяснять, что мы теперь законные супруги, сил не было. Доказательств тоже. Даже колец нет, а Хустри сюда свидетельствовать нашу правоту вряд ли явится.
Но оно и к лучшему, незачем было милым ушкам Герды слушать те слова, которые произносил Тарий, осматривая последствия моего похода. Как сами выражения, так и по какому поводу они звучали. По мнению лекаря, я должен был помереть по крайней мере раз семь. На выбор: замерзнуть, простудиться насмерть, убиться, свалившись в какую-нибудь расщелину, загнуться с голодухи, отравиться, просто не встать от усталости… Хорошо еще, что на холоде раны и ссадины не стали гноиться и кровоточить.
Я думал, что усну сразу, как только мне позволят распластаться на какой-нибудь горизонтальной поверхности, но теперь дрема не шла. Лежал, лежал на кровати, пялился в потолок, злился неизвестно на что и вдруг понял: мне не хватает Герды. Ее тепла, уютного сонного дыхания, щеки, прильнувшей к моей ключице. Да у меня даже руки сами легли так, будто обнимаю любимую. Всего несколько ночей, а привык.
Вскочил, будто облитый холодной водой, и вылетел в коридор. Не мирянам в храме распоряжаться, но Герду я найду.