Небо и Земля
Шрифт:
Рашен протянул руку, и Вернер вложил в его пальцы кусок графита. Адмирал перевернул тряпку, вывел в уголке вопросительный знак и вернул импровизированные карандаш и бумагу Вернеру.
– По интересующим вас пунктам, – сказал Вернер самым беззаботным тоном, – мне понадобится около месяца. С первым справлюсь за неделю, с остальными двумя придётся думать.
«Если не справлюсь – устроим пожар на техпалубе и поставим аварийный комплект», – написал он и перепаснул тряпку адмиралу.
Реакция адмирала была вполне естественной для астронавта: едва прочитав, он скомкал послание и запихнул его в утилизатор. Вернер дернулся было спасти тряпку, но опоздал. Рашен посмотрел на него и покрутил у виска пальцем. Вернер развёл руками.
– М-да, – сказал Рашен. – Ну что ж, Andrey. Работа проделана серьёзная. Надеюсь, с тем, что осталось, ты управишься в заявленные сроки. Должен признаться, я думал, проблем у нас гораздо меньше. Но приятно слышать, что неполадки устранимы без помощи извне.
– У меня же пять человек, – напомнил Вернер. Рашен тут же показал ему кулак, и Эндрю понимающе кивнул.
– Ладно, – сказал Рашен. – Благодарю за службу. Вопросы есть?
– Никак нет, сэр. – Вернер поглядел на потолок, выразительно ткнул пальцем в сторону утилизатора, где скрылась тряпка, и погрозил им адмиралу. Наверное, вопросы остались, но Рашен, едва прочитав о пожаре, испугался. Даже на субмарине пожар менее опасен, чем на космическом судне. От такой идеи не стыдно было и потерять контроль над собой.
Рашен хмыкнул и расстегнул нагрудный клапан спецкостюма, демонстрируя ослепительно белую футболку. Вернер махнул рукой – мол, не надо – и поднялся.
– Разрешите идти?
– Разрешаю заходить в любое время, – сказал адмирал. – И не забудь, старпому Боровскому приказано содействовать тебе в части, его касающейся. Пока, Andrey.
– До свидания, – сказал Вернер, подмигнул и вышел за дверь.
Адмирал повернулся вместе с креслом, набрал команду на замке сейфа, просунул в него руку и схватился за бутылку самогона, как утопающий за спасательный круг.
Отвергая духовное наследие предков, как не оправдавшее себя и чуть было не погубившее Землю, человечество тем не менее не хоронило старые добрые технические идеи. Поэтому «Тушканчик» был сконструирован по принципу русской матрёшки и мог позволить себе такую роскошь, как искусственная гравитация за счёт раскрутки одной из оболочек. Безусловно, инженеры предпочли бы менее замысловатое решение проблемы. Да и корабль получился великоват в поперечном сечении, попросту толст. Гравигенератор, лёгкий и компактный, вписался бы в схему круизера серии 100 как нельзя лучше. Но, увы, управлять гравитацией люди пока не научились. И ходил корабль на традиционной ядерной тяге, и команды из боевой рубки шли не к каким-нибудь заковыристым искривителям пространства, а к банальным импульсным пушкам. Так что единственным революционным новшеством, отличавшим «Тушканчик» от прочих боевых единиц группы F, был фаллический рисунок на дне рекреационного бассейна.
Вращающаяся оболочка корабля в просторечии именовалась «рабочей зоной». Она делилась поперёк на так называемые палубы, где и проходила вся жизнь экипажа. В распоряжении астронавтов всегда имелся чуть заметно вогнутый пол и более явственно выгнутый потолок. Хочешь – прыгай, хочешь – падай, если очень хочешь – лезь на стенку. А вот кувыркаться в невесомости тебе незачем. Чинить силовые коммуникации и пушки, смонтированные в «разгруженной» зоне, ты всё равно не умеешь. На это есть техники, вот им и положено уметь летать. У них даже завелось своё профессиональное заболевание: «синдром лётчика».
Разумеется, все испытывали кратковременную невесомость по пути от причальных шлюзов до рабочей зоны, но её частично компенсировали электромагниты, присасывая к полу стальные пластины в подошвах форменных ботинок. Вдобавок магнитный пол исправно подбирал из воздуха бесхозные железки. Полная невесомость считалась чересчур коварной штукой, чтобы позволить ей резвиться на военном корабле. В качестве примера Рашен рассказывал байку про то, как лет пятьсот назад русские астронавты искали на своей крохотной станции гаечный ключ, чтобы закрыть крышку переходного отсека и улететь вниз. Ключ был, конечно, на привязи и деться никуда не мог, но взял да испарился. Примерно через сутки астронавты заметили какую-то верёвку, потянули за неё и вытащили ключ из-за заглушки на щите электропитания, поставленной специально, чтобы туда не залетел металлический предмет.
Ещё Рашен вспоминал, как по молодости лет учинил на «Фон Рее» тренировку на невесомость. Конечно, у него хватило ума не тормозить рабочую зону – Рашен просто вывел людей полетать в центральный ствол. Вернулись астронавты назад все заблёванные, а ствол ещё долго продували сжатым воздухом с дезинфицирующей эмульсией.
Короче говоря, жизнь на «Тушканчике» шла в полном согласии с земной физикой. Именно поэтому на пятый день пребывания в экипаже флагмана лейтенант Вернер умудрился буквально, безо всяких обиняков, свалиться на голову капитан-лейтенанту Кендалл.
По корабельному времени был уже поздний вечер, Ива только что вышла из душевой и направлялась к себе в каюту – розовый халатик на голое тело, голова обмотана полотенцем, взгляд блуждающий, настроение самое что ни на есть благодушное, все рефлексы на нуле. Вдруг сверху раздался натужный скрип, и пока Ива соображала, что бы это могло значить, с потолка градом посыпались болты. Затем по голове несильно ударило лёгкое и пластмассовое. Тут Ива подняла глаза, и в этот момент на неё с неразборчивым французским проклятьем рухнуло восемьдесят кило живого веса.
– Тысяча извинений, капитан, – пробормотал Эндрю, отползая задом на четвереньках. – Даже не знаю, что и сказать. Вы как? Я вас не очень… того?
Ива села, прислонилась к стене и подобрала слетевшее с головы полотенце.
– Отвернись! – приказала она, заново сооружая из полотенца чалму.
– Я не нарочно, – объяснил Эндрю, глядя вверх. – Панель выпала. Какой-то умник очень хорошо её закрепил. Ползу себе, никого не трогаю… Я вас правда не ушиб?
– Ты-то живой? – поинтересовалась Ива.
– Вроде бы. – Эндрю поднялся на ноги и нагнулся к Иве. Он был в лёгкой рабочей куртке с закатанными до локтей рукавами, и Ива увидела на его левом предплечье извилистый белый шрам. Руки у Вернера были не по-мужски изящные, с тонкой кистью и длинными красивыми пальцами. Но поднял он Иву с пола легко, как пушинку.
– Где это тебя угораздило? – спросила она, показывая глазами на шрам. – На «Фон Рее»?
– Да. Только ничего героического. Производственная травма. Ползал по магистрали, вот как сейчас, и зацепился.