Небо начинается с земли. Страницы жизни
Шрифт:
Помню, один из летчиков чуть не погиб, попав в такую тучу саранчи. Земля скрылась от него, вода в радиаторе закипела, так как саранча забила соты радиатора, и мотор остановился. лётчик был вынужден сесть и поломал машину. [7 Хорошо еще, что место посадки оказалось ровным, а то погиб бы человек.
И вот такая туча садится на поля. Прожорливая саранча, оголяя поля, съедает за день больше, чем весит сама!
Мы готовы были летать целые дни, чтобы скорее уничтожить саранчу, но опыление можно производить только утром и вечером – при росе. Если летать днем, когда росы нет, то яд с камыша будет осыпаться на землю. А на влажные стебли мелкий порошок садится тонким, ровным слоем. Саранча съедает растение вместе с ядом и гибнет.
На зараженном поле стояли сигнальщики с флажками белого и оранжевого цвета. Флажки хорошо были видны, и мы летали от одного до другого.
На самолете был установлен специальный прибор – аэропыл; из него распылялся ядовитый порошок. За день самолет запылял огромную площадь. Вручную с этой работой с трудом могли бы справиться три тысячи человек.
Летали мы настолько низко, что не раз на колесах привозили камыши. Местные жители подшучивали, что мы, мол, саранчу не только травим, а еще и колесами давим.
Налетали мы свои положенные сто часов, запылили пять тысяч гектаров, а саранчи еще много. Нам бы еще поработать, но мотор, по закону, больше ста часов использовать нельзя – его надо перечищать. Перечисткой занимаются в мастерской. Значит, надо посылать моторы в Москву. Но ведь саранча ждать не станет! Хотя и не полагается летчикам делать эту работу, мы решили вспомнить «старинушку». Сняли моторы и перечистили их с нашими бортмеханиками за двое суток.
После этого мы налетали еще сто четыре часа и уничтожили саранчу на одиннадцати тысячах гектаров. Мы вошли в такой азарт, что не могли успокоиться, пока не убедились, что изгнали нашего врага окончательно. В своем порыве выполнить задание как можно лучше и быстрее я иногда делал такие вещи, повторять которые теперь никому бы не посоветовал.
Захожу я как-то с одного флажка на другой, открываю аэроиыл, а яд не сыплется: слежался. Надо было вернуться на аэродром, размешать порошок, но мне было жаль времени. Был я тогда молод, горяч и пришел к неумному и очень рискованному решению: стукнуться колесами о землю и этим самым встряхнуть слежавшийся яд. Увидел [7 достаточно твердую, на мой взгляд, дорогу и сделал этот трюк. Расчет оправдался: яд посыпался. Я был настолько доволен своим «открытием», что даже посоветовал Осипову сделать в случае надобности то же самое.
Мы выполнили задание больше чем вдвое и, гордые своими успехами, собирались возвращаться в Москву. Накануне отъезда к нам пришла делегация от станичников с просьбой показать, как мы уничтожали саранчу.
– Завтра праздник – День кооперации, – сказали делегаты. – На площади будет большое собрание. Мы дадим вам известки, а вы попылите над площадью и над базаром. Тогда все увидят, как это делается. А потом пожалуйте к нам в гости – казаки хотят с вами познакомиться!
На другой день председатель станичного Совета объявил на собрании, что мы пойдем в показательный полет, будем пылить известкой. Но на базар он забыл сообщить, а мы с Осиповым решили начать именно с базара. Он полетел первым. Как на грех, на базаре была наша квартирная хозяйка. Только появился самолет и начал пылить, она закричала изо всех сил:
– Ведь это наш летчик! Он саранчу травит, а сейчас, видно, не знает, что у него из самолета посыпалось… Он нас всех отравит!
Когда над базаром появился мой самолет, там уже началась настоящая паника. Ничего не подозревая, я опустился очень низко, пролетел над самыми палатками. Потом сделал круг над площадью, поставил мотор на малый газ и стал планировать. Когда мой самолет был совсем низко над землей, я громко поздравил станичников с праздником.
Но они поняли меня иначе: расходись, мол, буду садиться! Через несколько минут внизу не было ни одной души: напуганные станичники разбежались по домам… Так неудачно окончилась наша затея показать, как самолет истребляет страшного врага полей – саранчу.
Когда мы вернулись в Москву, там уже знали о нашей победе над саранчой и о неудавшемся «агитполете». За первое мы получили благодарность, а за то, что плохо организовали второе, – хороший нагоняй. [7
Ночью на дневной машине
Вскоре после того как я стал летчиком, меня направили на почтовую линию, на участок Казань – Свердловск.
Однажды вылетел я, как всегда, из Свердловска в Казань и через пять часов был на месте. Сдал почту, собрался идти отдыхать. Вдруг ко мне подбегает начальник станции и говорит:
– Выручай, Водопьянов! Московский пилот заболел. Рейсы срываются. Слетай в Москву, отвези почту, а утром возьмешь другую и, может быть, успеешь потом по своему расписанию в Свердловск долететь: тогда у нас график не будет сорван.
Летать я готов был день и ночь и, конечно, согласился.
– Только вот что: твоя машина не оборудована для ночных полетов, – предупредил меня начальник. – Засветло ты успеешь долететь до Нижнего. Там переночуешь, а завтра утром будешь в Москве – и сразу же обратно.
Вылетел я за три часа до захода солнца. А до Москвы – четыре часа полета. Очень жаль, думаю, что не хватает всего одного часа, а то сегодня же был бы в Москве.
Долетел до Нижнего Новгорода, а солнце еще высоко! Решил лететь до Владимира: все же буду ближе к цели. Но рассчитал я плохо. На землю спустились сумерки, а я все лечу. Владимирского аэродрома не видно. Что делать? Надо лететь до Москвы – там, по крайней мере, освещенный аэродром.
Полетел вдоль железной дороги на высоте двухсот метров. Приборов уже не вижу, за исключением высотомера, у которого циферблат светится. В оборудованной для ночных полетов машине освещаются все приборы, а на дневной машине я словно ослеп.
Вскоре стало совсем темно. Все превратилось в общую темную массу: трудно отличить поле от леса, еле-еле заметна железная дорога. Потом и она пропала. Я знал, что параллельно железной дороге идет Владимирское шоссе, и стал искать его. Шоссе белее пути, в полете его должно быть лучше видно.
Предположение мое оправдалось. Полетел по шоссе, да недолго длилось мое счастье: до Покрова дорога была видна, а за городом потерялась. Только бы не сбиться, выдержать [7 прямую!.. А в голову лезет всякая чепуха: вдруг я уже сбился и, не заметив, пролечу Москву стороной? Зачем я полетел? Что стану делать, когда кончится бензин? Куда садиться, если ничего не видно?..