Небо начинается с земли. Страницы жизни
Шрифт:
Я легко верил, что всего можно добиться, если ты не лентяй. Через час я уже сидел неподалеку от здания школы, на одной из скамеек Петровского парка, и пристально разглядывал всех прохожих. Начальника не оказалось, но мне сказали, что он должен скоро быть. Я задумал: если угадаю среди множества людей, шедших в школу, кто начальник, значит, будет удача.
Несмотря на мою «многолетнюю», как мне тогда казалось, службу в Красной Армии, я был еще очень темен и охотно положился на загаданную примету, совершенно не подумав о том, что, находясь на действительной военной службе,
Согласно моему гаданию, все сначала пошло отлично. Когда к школе подъехал на велосипеде человек с приветливым, гладко выбритым лицом, да еще в кожаной куртке, меня кольнуло в сердце. Я так и подскочил: он!
Едва человек успел спрыгнуть с велосипеда, я уже стоял возле него и готовился произнести речь. Но почему-то вместо подготовленной речи выпалил только одну фразу:
– Возьмите меня в школу!.. – От волнения я даже забыл осведомиться о том, действительно ли сам начальник передо мной стоит. Правда, я быстро одумался и добавил: – Ведь вы начальник летной части школы товарищ Арцеулов?
– Я Арцеулов, – улыбнулся он, освобождая брюки от резинок, которые обычно носят велосипедисты.
Я молчал как пень, потому что самое главное уже сказал, и думал, что теперь дело только за его ответом.
– Что ж… Давайте познакомимся. Пройдемте ко мне, – приветливо сказал мне Арцеулов.
Проходя за ним в кабинет, я подумал: «Ну, теперь дело в шляпе: ведь если бы он хотел мне отказать, то отказал бы сразу. Ан нет – он в кабинет повел, значит…»
Но это значило только то, что Арцеулов оказался действительно очень хорошим человеком и, несмотря на всю несуразность моего поведения, не пожалел времени, чтобы разъяснить всю наивность моей просьбы.
Необычайная дружеская ласковость его тона так сильно на меня подействовала, что я даже не почувствовал отчаяния при отказе. Он спокойно и мягко, вроде как на тормозах, помог мне опуститься с неба на землю.
Мы условились, что если командир нашей части не будет возражать, то я займусь подготовкой, а через год приду снова, и тогда меня примут.
На прощание Константин Константинович спросил меня, долго ли я еще пробуду в Москве, где я обедаю, где ночую. На два последних вопроса я не мог дать ему вполне определенного ответа.
– Вот что, – сказал он, – так как мы уговорились, что вы, безусловно, приедете скоро в школу, то пока можете ночевать в общежитии и питаться с нашими курсантами.
Он тут же вызвал какого-то человека и отдал распоряжение приютить меня на два дня.
Находиться среди учлетов – одно это было для меня уже счастьем. Правда, мне пришлось воспользоваться гостеприимством лишь один день, но зато как много я узнал за это время! Я впервые услышал настоящий профессиональный разговор о науке летать и понял, что это серьезная наука.
Очень большое впечатление тогда произвел на меня рассказ одного летчика о Константине Константиновиче Арцеулове.
Дело было вечером, после ужина. Учлеты вместе с инструкторами сидели за столом и никуда не торопились.
Разумеется, меньше всех торопился я. Все знали о моем разговоре с начальником и обращались со мной по-товарищески, как с будущим учлетом… «Героем дня» чувствовал себя учлет Володя Сабанин.
– Мне сегодня Николай Иваныч показал, как делать виражи с переменными рулями, – восторженно говорил он. – Красота! Руль глубины при вертикальном вираже становится рулем поворота, а руль поворота – рулем глубины… Минут пять он меня вертел в воздухе… Потом спросил: «Ну как, понял?» – «Понял!» – говорю. «А ну-ка попробуй!» Ну, я и попробовал – загнул такой вираж, не заметил, как сорвался в штопор. Три витка сделал. И влетело же мне!.. Зато теперь любой вираж сделаю самостоятельно.
– Ой ли! – усмехнулся сидевший рядом с ним инструктор. – И всегда из штопора выйдешь?
– Конечно!
– «Конечно, конечно!» – передразнил его старый летчик. – Думаешь, это так просто… Вы, молодые люди, приходите в авиацию на готовенькое. Все разработано, проверено – учись! А в наше время дело было иначе: хорошие летчики были одновременно и конструкторами, и смелыми экспериментаторами. Многие жизнью рисковали ради того, чтобы вы имели теперь точную науку безопасного полета. Вот, к примеру, наш начальник Константин Константинович, ведь он вошел в историю авиации как победитель штопора…
Учлеты удивленно переглянулись. Кое-кто подсел поближе. И тогда инструктор начал свой рассказ об Арцеулове.
В тот вечер я впервые услышал о «штопоре». Я видел, правда, не раз, как высоко в прозрачной синеве кувыркается самолет и вдруг начинает, падая, быстро вертеться, словно ввинчивается в воздух. С замиранием сердца смотрел я, как стремительно падала вращающаяся машина, но вот падение прекращалось, самолет резко взмывал вверх и уходил в поднебесье. Я все это видел, но не знал, что лётчик делает штопор.
Однако в те годы, когда человек только осваивал воздушную стихию, штопор являлся смертельной угрозой. И было это не так уже давно – в годы первой мировой войны.
Скорость самолета была тогда как будто небольшая: восемьдесят пять – девяносто километров в час. Но если лётчик терял скорость, самолет попадал в штопор и неминуемо разбивался. Из штопора никому не удавалось выйти. Немало авиаторов, совершая боевой маневр, срывались в штопор и погибали. Долгое время для летчиков было неясно, почему машина вдруг начинает стремительно падать, вращаясь вокруг оси в наклонном положении.
Надо сказать, что авиационные конструкторы того времени не заботились о том, чтобы снизить большую аварийность самолетов. Создавая новую машину, они не могли с уверенностью сказать, как она будет вести себя в воздухе. Разумеется, они не могли узнать причину перехода самолета в штопор.
Никто ничего не мог придумать для борьбы с этим бичом летчиков.
Каково же было изумление инструкторов и курсантов авиационной школы, когда Константин Константинович Арцеулов заявил, что, кажется, нашел решение проклятого вопроса и остается только проверить его на практике. Арцеулов работал тогда начальником истребительной группы авиашколы.