Небо начинается с земли. Страницы жизни

Водопьянов Михаил Васильевич

Смотрю на летчика. Его спокойная фигура вселяет в меня уверенность. Еле заметными движениями он управляет машиной. Самолет тебе не автомобиль, в котором надо иногда резко, с силой крутить баранку.

Сколько летим, не знаю. Поистине «счастливые часов не наблюдают». А я так счастлив, что хочется кричать от радости, петь.

Делаем круг, другой и идем на посадку.

Вот впереди наш аэродром. Земля теперь стремительно приближается и бежит на нас. Кажется, что мы сейчас врежемся в нее.

В последний момент самолет выравнивается, проносится над полем и медленно,

теряя высоту и скорость, плавно касается колесами земли.

Полет окончен.

Конечно, я в восторге. Больше всего меня радует, что я не испытал никакого страха в полете. Бывалые авиаторы говорят, что если человек, впервые поднявшийся в воздух, не испугается, значит, он сможет летать. Выходит, и из меня может получиться летчик!

Я даже забываю поблагодарить Алексея Константиновича. Он сам жмет мне руку:

– Поздравляю с воздушным крещением!.. Теперь о чистым сердцем можешь рассказывать той дивчине о своих полетах…

Замечательным человеком оказался Туманский. Он понял, как важно было мне, молодому парню, только недавно из деревни, подняться в небо. И он окрылил меня, вызвал мечту о полетах.

«Руки вверх!..»

Командир приказал мне подготовить автомобиль к восьми утра.

Встав спозаранок, я старательно вымыл машину, налил воду в радиатор и пошел за бензином.

Бочки с бензином стояли в землянке, вырытой за поездом, служившим нам казармой. В старых деревянных вагонах «третьего класса» жили красноармейцы, мотористы, механики.

В двух мягких вагонах квартировали летчики и разместился штаб.

Из «товарняка» слышался визг пилы и лязг металла – там находилась походная мастерская. Около эшелона на обширной лужайке, ставшей аэродромом, в больших палатках-ангарах стояли «Ильи Муромцы».

Наш дивизион часто перебрасывали с одного участка фронта на другой. Тогда к составу прицепляли паровоз, и «воздушный поезд» отправлялся на новую «позицию». Он останавливался недалеко от станции, около ровного поля, и сюда перелетали наши воздушные корабли.

В то солнечное августовское утро на аэродроме, кроме наших «Муромцев», находилось еще несколько впервые увиденных мною самолетов. Эти маленькие, юркие английские машины назывались «сопвичами». Накануне к нам присоединился истребительный отряд знаменитого героя гражданской войны Ивана Ульяновича Павлова.

Об этом первом красном военлете наслышались все, кто служил в советской авиации. Все знали, что Иван Павлов – лётчик из солдат царской армии. Еще до революции, как механика, Павлова отправили во Францию для закупки моторов, а французы, обратив внимание на старательность и любознательность русского солдата, зачислили его в школу, которую он блестяще окончил. О летном мастерстве, храбрости и находчивости Павлова ходили легенды. Сколько мы смеялись, когда слушали рассказ о том, как Иван сумел провести белогвардейского офицера!..

Однажды при вынужденной посадке в тылу врага он был окружен конными белогвардейцами. Гибель, казалось, была неизбежна. Но Павлов не растерялся. Поприветствовав на отличном французском языке подъехавшего к нему ротмистра, он протянул ему серебряный портсигар с папиросами.

– Курите, пожалуйста! Я – такой же офицер, как и вы, – сказал летчик, улыбаясь, – тоже воюю за единую, неделимую Россию. Мне было приказано установить связь с бронепоездом, но тот почему-то ушел отсюда, и я остался один в степи. Пожалуйста, поручите вашим солдатам помочь завести мой мотор!

– Но почему на вашем самолете красные звезды? – недоуменно спросил белый офицер.

– Вы весьма наблюдательны, что делает вам честь. Это в самом деле самолет красных. Я его вчера в воздушном бою заставил сесть, а сегодня решил лететь на нем.

Красные звезды я приказал пока не закрашивать – думал, они спасут от обстрела большевиков.

«Беляк» не так уже подозрительно смотрел на лихого пилота, одетого в щегольский заграничный комбинезон. У него был портсигар с золотыми монограммами (не мог же офицер знать, что это трофей летчика). Павлов, войдя в роль, стал рассказывать анекдоты по-французски и вспоминать парижские рестораны.

Даже не поинтересовавшись документами летчика, белый офицер приказал солдатам крутить пропеллер.

Когда заработал мотор, Павлов благодарственно помахал рукой и пошел на взлет. Он поднялся невысоко и, сделав круг… точными очередями из пулемета расстрелял всех кавалеристов. Одним из первых упал доверчивый белогвардейский офицер…

Вот этого замечательного летчика-командира я увидел, когда шел, громыхая бидоном для бензина, у вагона, прицепленного вчера в хвост нашего поезда. На Павлове был его знаменитый, изрядно уже потрепанный комбинезон изумрудного цвета с орденом Красного Знамени на груди. Окруженный прибывшими с ним летчиками, он зашагал к самолетам. Вообще я заметил около нашего «воздушного поезда» много незнакомых людей. Все они были заняты своими делами, и только один новоприбывший растянулся на траве, неподалеку от моей машины. Полулежа он не то писал, не то рисовал что-то в тетрадке, то и дело поглядывая в мою сторону.

Я вылил бидон бензина в бак машины и отправился за второй порцией горючего. Проходя мимо незнакомца, не удержался, чтобы не заглянуть в его тетрадку, и сразу узнал себя на рисунке – несомненно, это я лью бензин через воронку в автомобиль.

– Похоже? – спросил, улыбаясь, молодой художник. Он был, вероятно, мой однолеток. Тоже темноволосый, только уже в плечах и пониже меня ростом. На нем была поношенная короткая кожаная куртка с бархатным воротником и фуражка защитного сукна. На околыше фуражки остался след овального знака, должно быть кокарды.

– Сходство есть, конечно, – ответил я, разглядывая рисунок, – но автомобиль вышел лучше, чем я.

– Само собой… Не машина вертелась вокруг тебя, а ты около нее. Ни секунды не стоял на месте. Только и удалось схватить тот момент, когда ты наливал горючее.

– Этот момент можно повторить. Мне нужно еще банки две вылить. Могу попозировать… А почему ты художеством занимаешься, когда все кругом работают?

– Мне приказано ждать. Сейчас не до меня.

– С какой стороны России к нам прибыл? – не удержался я от вопроса.