Небо начинается с земли. Страницы жизни
Шрифт:
Мне давно не случалось ходить пешком, и теперь прогулка в ясный морозный день доставляла большое удовольствие.
Иду час – остров не приближается. Иду два – дорога стала трудней: ровный пастил уступил место торосам и айсбергам.
Теперь я чаще оглядываюсь и нередко за ледяными горами не вижу своего самолета.
Пройденное расстояние заметно увеличивается. Самолет постепенно превращается в черную точку, а до острова еще далеко. Мне начинает казаться, что я снова стал жертвой рефракции, но с обратным явлением: вчера, например, камень казался далеко,
Так рассуждал я сам с собой, вглядываясь в очертания острова.
Странное дело – я шел к нему около трех часов, а за это время он совсем не приблизился; больше того: теперь мне стало казаться, что он отодвинулся еще дальше. Это заставило меня принять окончательное решение.
Взглянув в последний раз на желанный, но недостижимый остров, я круто повернул обратно и пошел по своим следам.
На обратном пути начали сказываться первые признаки усталости. Я съел плитку шоколада, чтобы подкрепиться, и вскоре почувствовал мучительную жажду. Сделал еще несколько шагов – и страшно захотел присесть и отдохнуть. Но одет я был легко и сесть побоялся: застынут ноги, и я не смогу идти дальше.
Так прошел час или полтора. Стало еще труднее. Я уже напрягал последние силы и уничтожал ненавистный мне сахар, закусывая снегом.
В начале пути я часто оглядывался: боялся, как бы не встретиться с белым медведем. Теперь винтовка обратилась в палку. Я шел, опираясь на нее и совершенно не заботясь о том, попадется ли навстречу медведь.
Не покидала одна мысль: «Только бы благополучно добраться до самолета…»
Я все время шел в темных очках – светофильтрах, спасающих от полярной слепоты. Мои очки вспотели, замерзли, и через них ничего не стало видно. Я опустил их на подбородок и продолжал идти с открытыми глазами.
Снег сверкал ослепительно.
Мороз сильно пощипывал. Обессиленный, задыхаясь, я едва дошел до самолета. Наша жалкая палатка в эту минуту мне показалась чудесным дворцом.
Немало времени прошло, пока я пришел в себя от усталости. Наконец я снова обрел дар речи и рассказал по порядку о всех своих злоключениях.
Товарищей поразил мой рассказ.
– Да, – в раздумье заметили они, – удивительная здесь природа… Нельзя верить собственным глазам…
– Теперь я понимаю, – сказал радист, – что зимовщики говорили нам правду. Помните, на мысе Желания нам рассказывали, что случилось, когда они нас встречали?
– Нет. А что?
– Ну как же! Они жгли для нас костры на аэродроме и подбрасывали в огонь нерпичье сало – оно прекрасно горит и дает густой, черный дым. Вдруг увидели приближающуюся черную точку. Обрадовались, что самолет, а точка пропала! Они еще сала подбросили – точка появилась. То есть, то нет. Они прямо с ума сходить начали: что с самолетом делается? Стали внимательно вглядываться – и оказалось, что прямо около них крутится привлеченный запахом сала большой белый медведь. Они его черный нос приняли за самолет… Тогда я им не поверил.
– А теперь веришь?
– Еще бы! Уж теперь-то я на всю жизнь запомнил, что такое рефракция.
Мишка и Машка
До Северного полюса, кажется, сейчас рукой подать, так он «приблизился» к Москве. Самолет, вылетев из советской столицы, в этот же день доставляет пассажиров в самый центр Арктики. Наши летчики на быстроходных воздушных кораблях совершают далекие рейсы в Северный Ледовитый океан в любое время года, в любую погоду. Иное дело было в тридцатых годах. Тогда еще ни один советский человек не ступал ногой на лед в районе полюса. Авиационная техника принуждала летчиков не столько летать в небе, сколько ждать хорошей, ясной погоды на земле.
Так было и ранней весной 1937 года, когда мы летели в сердце Арктики. Самолеты первой советской экспедиции на Северный полюс делали на своем пути частые и долгие остановки.
На острове Рудольфа – самом северном из советских островов – нас любезно встретила «хозяйка Арктики». Перед домом зимовщиков, украшенном флагами, стояла на задних лапах огромная белая медведица. Она была подпоясана красным кушаком и в передних лапах держала поднос с хлебом и солью, по русскому обычаю гостеприимства. На шелковой ленте вокруг толстой медвежьей шеи висел большой ключ с надписью: «Ключ от Полюса».
Хорошо нас встретили зимовщики острова Рудольфа. Медведицу они убили за несколько дней до прилета самолета экспедиции, заморозили тушу и нарядили ее.
Как бы в награду за теплую встречу, мы преподнесли зимовщикам подарки. Это были доставленные нами газеты, журналы, письма и патефонные пластинки, но не обыкновенные, а с записью голосов их родственников. И, кажется, не было дороже подарка людям, надолго оторванным от семьи. Пластинок было много, а патефон на зимовке лишь один. Начались споры, кому слушать первым. Но патефон уже занял молодой радист Вася.
– Дайте мне послушать своего Юрку… Он у меня большой, в первый класс ходит!
Пластинка сначала зашипела, а потом раздался звонкий голосок.
– Здравствуй, папа!
– Здорово, сынок! – громко закричал радист, совсем забыв, что до Москвы более трех тысяч километров. – Товарищи! Это мой Юрка! Узнаете его голос!
Никто из нас с Юркой не был знаком, но все, не сговариваясь, согласились, что голос действительно сынишки радиста. Впрочем, так было и на самом деле.
Счастливый отец сиял.
– Я, папочка, – продолжал патефон, – учусь на «отлично» и «хорошо». Только одно «посредственно» – по рисованию. Но ты не беспокойся, я исправлю отметку. Очень прошу, папочка, привези мне маленького белого медвежонка. Крепко тебя целуем я и мама… хотя она сама тебя сейчас поцелует… Не забудь медвежонка!..
А радист опять кричит в патефон:
– Я тебе двух привезу, только учись хорошо!..
На зимовке в самом деле жили два маленьких медвежонка – детеныши погибшей медведицы. Сиротки были белоснежными, пушистыми и очень забавными. Звали их Мишкой и Машкой.