Небо после бури

Я пробудился в сияющем юном мире, когда люди умели охотиться, но не возделывать землю, сражаться камнем, но не знали

«Поднимайся, Возлюбленный».

Непостижимая моему разуму вечность говорила со мной сейчас. Это был голос отца, матери. Творца и разрушителя. Голос Маута, который есть сама Смерть.

«Восстань, дитя пламени. Воспари над землей, ибо дом твой ожидает тебя».

Хотел бы я никогда не познать привязанности к нему, моему дому. Хотел бы я не открыть в себе магии, не полюбить жену, не возжечь искры моих детей, не утешить ни одного призрака. Хотел бы я, чтобы Маут никогда не призвал меня.

– Мехерья.

Звук моего имени выдергивает меня из прошлого, возвращая на вершину залитого дождем холма в самом сердце страны Мореходов. Мой прежний дом – Земли Ожидания, известные людям как Сумеречный Лес. Я выстрою себе новый на костях моих врагов.

– Мехерья. – В глазах Амбер, красных, как киноварь, пылает пламя древнего гнева, и они слепят, точно солнце. – Мы ждем твоих приказаний. – В левой руке она сжимает глефу с раскаленным добела клинком.

– Есть донесения от гулей?

Ее рот кривится в гримасе.

– Они прочесали Дельфиниум, Антиум, даже Земли Ожидания. Но не смогли найти девчонку. Уже несколько недель никто не видел ни ее, ни Кровавого Сорокопута.

– Пусть гули отыщут в Маринне Дарина из Серры, – говорю я. – Он кует оружие для Книжников в порту Адисы. Рано или поздно сестра появится у него.

Амбер склоняет голову, и мы разглядываем деревню внизу – беспорядочное скопление каменных домишек. Их стены выстоят во время пожара, но не деревянные кровли. Деревня как две капли воды похожа на все прочие селения, которые мы сровняли с землей. За одним исключением. Это последнее сражение в нашей войне, наш «прощальный залп» по Маринну. А потом я отправлю Меченосцев на юг, где они присоединятся к основной армии Керис Витурии.

– Люди готовы к бою, Мехерья. – Свечение Амбер становится багрово-красным: наши союзники-Меченосцы вызывают у нее отвращение.

– Приказывай, – командую я. У меня за спиной мои сородичи один за другим превращаются из теней в языки пламени, и зарево освещает холодное небо.

По деревне разносится колокольный набат: часовой нас заметил и поднял тревогу. Ворота, наспех сооруженные после нападений на соседние общины, захлопываются, вспыхивают факелы, крики ужаса наполняют ночной воздух.

– Перекрыть все выходы, – говорю я Амбер. – Детей оставить в живых – пусть расскажут всем. Маро, ты справишься с этой задачей? – Огонек этого джинна еле мерцает, плечи узки и немощны. Но внешность его обманчива.

Маро кивает, увлекая за собой других. Пять огненных потоков, подобных тем, что извергают из себя молодые горы на юге, устремляются вниз. Пылающие реки обращают ворота в угли.

На подходе половина легиона Меченосцев. Деревня уже полыхает, мои сородичи отступают, и солдаты начинают резню. Пронзительные стоны немногих выживших скоро стихают. Вопли мертвых не смолкают еще долго.

Когда от мирной деревни остается усеянное трупами пепелище, Амбер находит меня. Подобно остальным, она почти обратилась в тень, лишь в глазах тлеют тусклые рыжие огоньки.

– Ветер попутный, – говорю я ей. – Вы быстро доберетесь домой.

– Мы хотели бы остаться с тобой, Мехерья, – возражает она. – Теперь мы сильны.

Тысячу лет я провел, терзаемый гневом и жаждой мести, думая: так будет всегда. И мне никогда не увидеть, как мой прекрасный народ носится по свету. И мне никогда не ощутить тепла их пламени.

Но время и терпение помогли мне воссоздать Звезду. Этим оружием Пророки пленили мой народ. Этим же оружием я их освободил. Сейчас сильнейшие из сильнейших собрались вокруг меня. И пусть их темница пала – я уничтожил каждое дерево, ставшее их тюрьмой, – когда они рядом, сердце мое все так же трепещет от ликования.

– Идите, – мягко говорю я. – Потому что скоро вы мне понадобитесь.

Оставшись один, я спускаюсь в деревню. Я следую по ее мощеным улицам, выискивая признаки жизни, но ничего не нахожу. В той давней войне с людьми Амбер лишилась родителей, детей и возлюбленного. Она беспощадна в своем гневе.

Порыв ветра приносит меня к южной стене. В воздухе висит смрад насилия, что творилось здесь. Но есть и какой-то еще запах.

Я слышу собственное шипение. Это запах человека, но этот человек связан с миром духов. Перед моим мысленным взором возникает лицо девушки. Лайя из Серры. Это может быть она.

Но почему она скрывается здесь, в деревне Мореходов?

Принять человеческий облик? Все же нет. Это так-то непросто, и без веской причины я не надеваю эту личину. Вместо этого я плотнее закутываюсь от дождя в плащ и следую за странным запахом. Он приводит меня к хижине, приютившейся у развалин каменной стены.

Гули, путаясь у меня под ногами, визжат от восторга. Они питаются болью, и сегодня им предстоит настоящее пиршество. Я расшвыриваю их и захожу в хибару один.

Традиционная лампа кочевников освещает помещение, в очаге весело трещит огонь, на сковороде дымятся обугленные остатки лепешки. На комоде – кувшин с зимними розами, на столе – запотевшая чашка ледяной воды из колодца.

Обитатель этой хижины только что сбежал.

Или она хочет, чтобы все выглядело именно так.

Я стараюсь взять себя в руки, но для джиннов любовь – это серьезно. Лайя из Серры еще живет в моем сердце. Куча скомканных одеял в изножье кровати превращается от моего прикосновения в пепел. И трясущийся от испуга мальчишка – это точно не Лайя из Серры.