Небо за стёклами (сборник)
Шрифт:
— Я хотела, чтобы на кухне было красиво.
В этот момент в комнату вошла Анна Андреевна.
— Слышала новости? — сказал Петр Васильевич. — Натирала пол на кухне Наливайкиным полотером и включила его без трансформатора. А он же у них старый, на сто десять, — и он рассмеялся.
Аня схватилась за щеку:
— Этого нам только не хватало! Что же ты смеешься, Петя? Что теперь люди скажут…
— Кто смеется? Я совсем не смеюсь, — лицо Петра Васильевича сделалось преувеличенно строгим. — Как это ты так отличилась?
— Что же это, Тоня? Разве можно брать и ломать чужие вещи? — сказала Аня.
Тоня взглянула на Петра Васильевича. Может быть, здесь она найдет сочувствие. Но ни сочувствия, ни оправдания ей не было. Взрослые молчали. Плечи Тони мелко задрожали.
— Плакать поздно. Не надо было брать. Как теперь с Наливайками объясняться? Ведь ты уже большая.
— Ладно, я с ними поговорю. Но это верно. Не надо брать чужих вещей, дочка.
Рябикоз погладил Тоню по голове и пальцами стер с ее щеки слезу.
Тоня уже не плакала, но, как и раньше, глядела в пол.
Аня взглянула на Петра Васильевича и, вздохнув, вышла с баночкой соды, за которой приходила.
Петр Васильевич понимал — Аня права. Понимал и казнился. Но что делать? Он не мог видеть Тониных слез. И он тоже вздохнул и сказал Тоне:
— Вот видишь?
Потом он пошел к Наливайкам и осторожно постучал в двери их комнаты.
— Да, да!.. — послышалось оттуда.
Петр Васильевич отворил двери. Супруги готовились к своему позднему обеду. Шурша шелковым халатом, Ольга Эрастовна хлопотала между столом и сервантом. Наливайко, в полосатой курточке, читал у лампы дневного света. Когда вошел Петр Васильевич, он обернулся. Кандидат любил всякие новости.
Петр Васильевич кашлянул и рассказал семейству о том, что случилось в их отсутствие.
Узнав, что новость касается порчи домашнего имущества, Евгений Павлович надел очки и снова уткнулся в книгу. Этим он как бы хотел показать, что это дело целиком компетенции Ольги Эрастовны.
— Я его возьму и починю. Может быть, только перегорел предохранитель. Она, видите ли, включила без трансформатора. Ну, и вот… — закончил свою неловкую речь Рябиков.
Вместо ответа Ольга Эрастовна посмотрела в сторону мужа:
— Это ты, конечно, Евгений, оставил там?
Не оборачиваясь, кандидат неуверенно пожал плечами.
— Так я возьму его, — продолжал Петр Васильевич.
— Берите, — Ольга Эрастовна снова принялась накрывать на стол. — Придется теперь все убирать в комнаты.
— Я думаю, больше этого не повторится, — сухо произнес Рябиков.
— Да нет, пустяки, — спохватилась Ольга Эрастовна. — Конечно, ребенок! — она выдавила улыбку. — Я только хотела сказать: будет у вас теперь забот, Петр Васильевич.
— Будет, — Рябиков кивнул и вышел из комнаты.
— Вот ведь он же еще и обиделся, — сказала Ольга Эрастовна. — Жили люди спокойно, а теперь… Нет, я, конечно, не против детей. Аня еще молодая. Они бездетные. Но ведь сколько хлопот!.. В квартире одну оставишь — думай, не натворила бы чего-нибудь, на улицу уйдет — не случилось бы что с ней… О школе тоже думай… Есть, конечно, и радости. — Ольга Эрастовна задумалась. — Если бы у меня в молодости была отдельная квартира; мы бы, наверное, тоже мечтали о маленьком живом существе. Как ты думаешь, Женик? — неожиданно обратилась она к молчавшему за рабочим столом мужу.
— Я думаю, я думаю… — буркнул, не отрываясь от книги, Наливайко. — Я думаю, что детей не заводят и не отказываются от них по квартирным соображениям.
Ольгу Эрастовну задело.
— Может быть, ты хочешь сказать, что в свое время это я не захотела, чтобы у нас кто-нибудь был?
— При чем тут мы! Я вообще… — Евгений Павлович понял, что допустил неосторожность, которая будет ему дорого стоить.
— Посмотрела бы я на тебя! Что бы ты сказал, если бы такая Тоня похозяйничала тут хоть один день… Садись, пожалуйста, есть.
Садиться было еще рано, так как приготовления к обеду не были закончены, но Евгений Павлович забрал книгу и послушно перебрался к другому столу.
Глава 17
СТРАННЫЕ ВЗРОСЛЫЕ
Не догадываясь о том, какие чувства вызвал его приход в семье Наливайко, Петр Васильевич сидел за столом и насвистывал перед разобранным на газетном листе электрополотером. Машина оказалась старой и никуда не годной. Она уже доживала свой технический век. Предохранитель действительно перегорел. Но и другие части имели изрядно потрепанный вид. Петр Васильевич делал то, что было возможно сделать в домашних условиях. Он старательно перетирал детали, чистил их, смазывал и ставил на место.
Он предполагал провести вечер совсем по-иному, и вот дочка дала ему неожиданную работу. Но самое удивительное было то, что ему доставляло непонятную радость чинить старую рухлядь, которую поломала Тоня. Он делал это с таким усердием, словно отремонтированный полотер мог доставить дочке необыкновенную радость.
Тони в комнате не было. Аня устроилась на кушетке, штопала детские чулки. Петр Васильевич отлично понимал, что Аня осуждала его мягкость, что вот, например, сегодня ему следовало поговорить с Тоней по-отцовски серьезно, а он глупо радуется тому, что ремонтирует этот разваливающийся на ходу электроприбор.
И Аня словно поняла его мысли. Неожиданно она рассмеялась, показала мужу надетый на гриб детский чулок и сказала:
— Вот видишь. Я тут, а ты там — оба на дочь работаем. Похожи на настоящих родителей. — Она немного помолчала и добавила: — Нет, Петя. Так уж оно, видно, сложилось — если ей и будет доставаться, так только от меня. Она меня боится, а тебя — нет. Тебя любит. Ну что ж, пусть так. Кому-то надо…
— Ну, подожди, подожди, — возразил Рябиков. — Не все, я ей потакать стану.