Небо за стёклами (сборник)
Шрифт:
Она на все отвечала вопросами. Потом сказала:
— Куда же за тебя замуж. Ты пьяница.
Алексей поразился. Ну, набралась храбрости. Сказать ему такое!.. Да ведь он может за этого "пьяницу" такого дать… Пользуется, что трезвый, и как не боится?
Он отвернулся, смотрел в стену. Про себя повторял: "Пьяница, пьяница… Да, пьяница! А отчего я такой, об этом подумала?.." Потом спросил:
— Не человек, значит, Лешка Поморцев? Зачем же ты тогда со мной, зачем же с последним пьяницей? Знаешь, кто ты есть?
Аня приподнялась на одной руке. Бретелька простой рубашки сползла к локтю, она
— Кто я, ну кто, говори….
Села в кровати, обхватила коленки. Он видел ее гладкую, обтянутую дешевенькой рубашкой спину. Плечи ее вздрогнули, не оборачиваясь, тихо проговорила:
— Уходи, убирайся!
Но что-то он уловил в этом категорическом требовании неуверенное. Он лежал не шелохнувшись. И тогда она упала на подушку, закрыла лицо руками и заплакала, дрожа всем телом.
— Ну, ладно, — миролюбиво сказал он. — Ладно, квиты мы. Сгоряча я.
Хотел погладить ее волосы, но не решился. Видел, плечи Аньки перестали дрожать. Она затихла и больше его не гнала.
Ушел Алексей к себе утром, когда еще никто в квартире не поднимался. Тихо пробрался в свою комнату. И до того ему при свете все того же фонаря показалось здесь неприветливо, голо и холодно, что и сам был готов, как Анька, заплакать.
Временно он стал жактовским кустовым монтером. В понедельник пришел к управхозу, сказал, что готов делать что нужно, может и оформиться. Электричество бытовое знает, о том можно не беспокоиться.
Знакомый уже управхоз Яков Кириллович обрадовался:
— Куда как хорошо! Нужен электрик, кругом нужен… Есть тут один, да только за маленькую или пол-литра и работает. Ну, порядок ли это? В то же время, понимаете — как вас зовут? Алексей Прокофьевич, понятно… вся проводка и прочее за блокаду в негодность обратилось. Если, конечно, с умом, так тут и заработать возможность, и польза общему делу, а если одна пьянка в голове… — И пошел, и пошел.
Алексей думал — и не остановится. Он придержал болтливого старика:
— Ладно лишнее-то, я работать пришел… Что могу в вашем хозяйстве, все сделаю, приведу в порядок.
А насчет "маленьких", я и сам куплю, когда потребуется. Мне плати что положено.
Но штатной монтерской должности в междомовой конторе не было. Алексей обязался работать по договору. Подписали бумагу. Деньги хоть и небольшие, но все же добавка к его военной пенсии.
А работы оказалось пруд пруди. Позвали в квартиру. Ну, если свет перегорел. Замыкание произошло или что. За такую "скорую помощь" Алексей денег не брал, не хотел пользоваться чужой бедой. Другое дело, если заменить проводку, повесить люстру пли еще что-нибудь. Мало-помалу люди начали отходить от войны. Кое-кто, разжившись обоями, начинал обновлять свое закопченное буржуйками, промерзшее блокадными зимами жилище. Маляров-халтурщиков откуда только и взялось. Толклись они в камуфлированных белилами одеждах возле рынков и магазинов хозтоваров. Как на винтовки, опирались на свои малярные кисти. Стреляли туда-сюда глазами, искали, кто их позовет домой, и окликали прохожих:
— А ну, кому ремонт, кому ремонт?
И стекольщики, время которых пришло, вертелись тут с деревянными коробами, полными невесть где добытых стекол. Плати деньги — любое вставят. Ожидали халтуры — бригадами по два, по три — дядьки, пильщики дров. Приплясывали с обмотанными тряпьем лезвиями пил, которые они на манер портфелей держали под мышками.
Монтеров, понятно, на толкучке видно не было. Они действовали по домовым конторам. Такие, что знали дело, и те, кто всего-то умел заменить пробки или поставить выключатель. Все это у них было при себе. Откуда брали, никто не спрашивал. Лишь бы горел свет, можно было бы зажечь его и потушить.
И к Алексею обращались, не сможет ли он сменить проводку со своим материалом. Но тут было не по адресу.
— Я вам что, — не очень-то вежливо отвечал он, — я вам техинтендантство?
Другое дело, когда позвали в квартиру, в которой было все припасено. За ремонт проводки брался с охотой. О том, сколько это будет стоить, не говорил. Любо было смотреть, как он делал все чисто, добротно и аккуратно. Видно, стосковались его руки по работе. Пальцы, привыкшие к клавишам баяна, действовали ловко. Тут же еще успевал и пошутить с хозяйкой, которая с детским любопытством наблюдала за тем, как он привинчивал к стене розетку или натягивал по потолку шнур. Работал только под током. И ничего, ни разу не дернуло, хоть и инструмент у него был самый примитивный. Набрал где мог.
С Аней в эти дни они виделись редко. Он встанет — она уже ушла в утреннюю смену. Как уходила, Алексей не слышал. Придет он вечером, после того как справится с каким-нибудь делом на стороне, она уже спит.
Так шло с самого понедельника. Получалось, что с того ночного разговора как бы вышел у них разлад. Но разлада не было. Просто он хотел доказать, что, если надо, он может и работать, и не пить тоже, пожалуйста… Пусть она удивляется. Чувствует ведь — трезвехонек аж до тошноты. И звуков баяна не слышно. В квартире небось поражены, что за чудеса?
Только раз вернулся Алексей домой, зашел в свою комнату — она у него по-прежнему никогда не запиралась, — зажег свет и замер, будто окаменел. Лампочку прикрывал невесть откуда взявшийся абажур-конус из плотной бумаги. Кругом все прибрано и пол вымыт. На окне вместо газет, которыми закрывались стекла, висит белая занавеска. На кровати аккуратно сложена чисто выстиранная тельняшка.
Стоял в обалдении и не знал, что делать, как к тому отнестись. Слышал, вернее чувствовал — Аня дома и ждет, что теперь будет.
Минуту-другую выдерживали они эту паузу. Потом Алексей через стенку спросил:
— Это ты тут все, Анюта?
Ответила тихо:
— Я, а кто же…
Не знал, благодарить, что ли. Глупо как-то. И вдруг сказал:
— Я сейчас, погоди немного…
— Хорошо, — ответила Аня, хотя и не догадывалась, чего ей надо было ждать.
Он торопливо ушел и вернулся с колбасой, пивом, французской булкой. Денег как раз было на то достаточно. Позвонил с парадной пять раз, как следовало звонить Зарубиной, согласно строгому квартирному звонковому расписанию. Двери отворила Аня. Он сунул покупки ей в руки и прошел к себе. Вымылся, надел чистую тельняшку и форменку и явился, не удивившись тому, что закуска уже стояла на столе.