Небо за стёклами (сборник)
Шрифт:
— На море, — кивнул Алексей. Ну что было объяснять этакому мелюзге, где он воевал…
А мальчишка не унимался:
— Ты фашистские подводные лодки топил?
— Бывало, — невнятно проговорил Алексей.
Но врал же. Никаких он не топил фашистских подводных лодок. Да не все ли равно, раз парню так хочется.
Увидев, что его не гонят, и осмелев, мальчик с автоматом подошел еще ближе. Потемневшими запачканными руками "по-военному" сжимал свое оружие. Так крепко держал автомат, что даже вызвал у Алексея улыбку. Подумалось: "Придется тебе, наверно, еще и настоящий носить. Хорошо, чтобы не в такой обстановочке, как у нас была". Но мальчишка, видно, понял улыбку по-своему. Улыбка моряка приободрила его. Он спросил:
— Ты Ленинград защищал, да?
— Ну ясно, Ленинград, а то что же?..
— А мой папа не Ленинград. Он немецкий Берлин защищал…
Мальчик смутился, сообразив, что сказал не то. На бледных щеках зарозовел румянец. Он заторопился объяснить:
— Он не защищал Берлин. Он его взял.
— Вот как? Понятно.
— Он нам спою военную карточку прислал. Это когда еще не раненый был, а теперь он в госпитале. Его в Берлине ранило. Он скоро приедет. Будет здоровий. Мама так сказала.
— А ты своего отца видел?
Мальчик помотал головой.
— Нет. Только он меня видел. Совсем маленького, а теперь я большой. Он далеко, наш папа. Там, где немецкий Берлин. Скоро приедет. Он мне ботинки прислал.
Чтобы Алексей получше разглядел его ботинки, мальчик уселся рядом с ним на скамейке и вытянул напрямую обе ноги.
— Вот.
Ботинки, наверно, ему были велики. Синие, прошитые белыми нитками ботинки. Эдакий знакомый Алексею немецкий эрзац военного времени из какой-то подделки под кожу. Такими трофеями торговали и с рук на барахолке.
— Хорошие, — сказал Алексей.
— Немецкие, — кивнул мальчик. — Они мне большие. Мама сказала, ничего, вырастут ноги.
— Вырастут, куда им деться.
Алексею вдруг подумалось: а ведь и у него уже мог быть вот такой мальчишка. Что бы теперь он делал, будь у него сын — такой парень? Неужели так же играл бы в пивной на баяне? И сам себя убеждал: "Да нет, тогда бы другое дело".
Мальчик молчал. Он в свою очередь смотрел на опять вылезшую из-под скамейки Алексееву ногу с протезом. Видно, что-то поняв, совсем тихо, будто хотел, чтобы это было только между ними, спросил:
— Ты тоже раненый был?
Алексей наклонил голову.
Мальчишка понимающе продолжал:
— Как мой папа?
Что ему было отвечать? И Алексей только снова кивнул.
В эту самую минуту и появился неизвестно откуда Санька Лысый. Он поспешно шел через сквер. Вид имел озабоченный, но, заметив Алексея, заулыбался знакомой кривой улыбочкой.
Деловитое выражение сошло с его красного, будто всегда обветренного лица. Оно стало обычным-ласково-прилипчивым. Заторопился к скамье.
— С фронтовым приветом! Отдыхаем?
Мальчик с автоматом оглянулся на подходившего Саньку, спрыгнул со скамьи и, не говоря больше ни слова, убежал к другим ребятам. Алексей даже пожалел, что разговор у них так внезапно оборвался. Вот кого ему сейчас вовсе не хотелось видеть, с кем встречаться, так это с Санькой…
Однако тот подошел и опустился на скамейку.
— Закурим, что ли?
Вынул папиросы — дорогой коммерческий "Казбек". Щелкнул полосатенькой зажигалочкой, затянувшись, спросил:
— Что молчим?
— Мысли, — сказал Алексей.
— Это иногда пользительно, а про что мысли?
— Разные. Про жизнь, например. К чему она у меня теперь?
Санька качнул головой, пустив дымок, беззвучно рассмеялся:
— Будь доволен, что жив остался, а житуху нынешнюю, если к ней с головой, можно очень даже подходящую сообразить.
— В пивной играть, бухариков веселить? — зло огрызнулся Алексеи.
По Санька будто и не услышал его сердитого тона. Повернулся к нему, опять пустил дымок из носа и рта одновременно и снисходительно заговорил:
— Эх, Леша! С твоей военной биографией еще и задумываться! Ты теперь от жизни имеешь право все свое потребовать. С тебя взятки гладки. Ты для Родины ничего не жалел, мог и голову сложить. Вот так.
Алексей удивился. Откуда у Саньки Лысого взялись такие высокие слова: "Родина!" Скажи пожалуйста!.. Прежде он ничего подобного не говорил. Но Алексей только покачал головой и сказал:
— Значит, выходит, по-твоему, я для нее, для Родины, все сделал. Ни мне от нее, ни ей от меня больше ничего не надо? Военный пенсионер, играй на баянчике, заливай душу вином, и баста?!
Санька молчал. Алексей думал про себя. Нет, тут было что-то не так. И он решил поделиться охватившими его сомнениями. Черт с ним, хоть с Санькой, раз никого не было другого рядом. Не стал он говорить, что пришли эти сомнения о правоте своей нынешней жизни после разговора с Аней. Так, будто сам до того дошел. Теперь необходимо было открыть хоть кому-то душу.
— Муторно так-то жить, Санька, — не глядя на приятеля, продолжал Алексей. — Напьешься — вроде и ничего, а вообще-то скука. Получаюсь нечто вроде балласта в трюме, а ведь таких теперь у государства… — Он не закончил своей мысли, ждал, что ответит Санька, хотя отлично догадывался — не с ним о том говорить, но не мог больше молчать.
— А они все разные, такие-то, как ты, — сказал наконец Санька. — Государство тебе права дает и как героя уважает. Ну, а дальше… Сам не будь дурак. Вот так.
— Как понимать?
— Да так, что… — Санька взглянул на Алексея и без обычных шуточек, всерьез продолжал: — Из всякого положения возможно свои полезные выгоды выстроить и жить так, чтобы тебя окружали заслуженные радости. Тут тебе не пивной подвал. Тут, если с башкой, при нынешней обстановке можно такую житуху организовать… Только если, говорю, с башкой. Без звона.