Небо за стёклами (сборник)

Минчковский Аркадий Миронович

— Ты про что?

— Да так, я вообще. Тоже мысли всякие.

Лысый словно спохватился, что сболтнул лишнее, повторил с какой-то поспешностью:

— Вообще говорю. Расстраиваться тебе нет причин. Анкета у тебя по всем пунктам. Ну отдохни немного. Имеешь право?.. Имеешь. Ну, а если уж задумываться, так не по-мелкому. Ударять так ударять…

Говорил он непонятно и загадочно. Что-то такое крутил свое, но Алексею не хотелось вдумываться в Санькины слова. Одолевали собственные неотвязные думы. И все же теперь был рад и тому, что хоть Санька подсел га скамейку. Сделалось будто спокойнее.

А что, если прав Лысый? Имеет он, Алексей, право жить как ему хочется, и никто ему тут не указ.

А Санька Лысый словно уловил этот момент. Бросил папиросу, придавил окурок подошвой ботинка и, сплюнув в сторону желтой слюной, ударил кулаком по Алексееву колену.

— Философию, в общем, давай пока отбросим. День какой-то сегодня не тот. Сырость, недолго и простыть. Погреться имеет смысл. Пойдем, Лешенька, малость развлечемся. А там, глядишь, загляну как-нибудь к тебе, поговорим и о серьезных вещах. Сообразим и для тебя дело. Есть тут люди — голова — совет министров. А выключатели ставить… Стоило за это нам кровь проливать?..

Хотелось спросить Алексею: "Ты-то какую кровь проливал, где это было?.." Но ничего он не сказал. Глупо — все кровь да кровь… Ну, не Санька. Один он, Алексей, что ли?.. Повернул голову и посмотрел на бегающих в стороне по дорожкам мальчишек, поискал среди них того забавного с автоматом, который с ним разговаривал. Вот ведь не придумал же, что отец у него брал Берлин и был там ранен. Это уж совсем обидно. Под самый-то победный салют… Впрочем, тут же позавидовал мальчишкиному отцу. Человек хоть своими глазами видел, как немцы выкидывали белый флаг — сдаемся все!.. Не то что он, Лешка, на своем "пятачке". Но мальчишки в трофейных ботинках среди бегающих детей не было видно, а между тем Санька уже опустил ему руку на плечо.

— Пойдем, адмирал, рассеемся. Брось ты эту тоску, ни к чему. Повеселимся. Есть тут вариант. Потопали…

И Алексей помялся за Санькой и пошел за ним. Пошел, не зная куда, но отлично понимая, что веселье с Лысым у него будет недолгим, а потом снова придут мысли, которые уже столько времени донимают его по утрам. Да вот и сегодняшний разговор с Аней… И все-таки он пошел за Санькой. А куда он мог еще идти? Кому он был нужен, кроме Лысого, и для чего?..

И про Аню подумал: так она это, из гордости своей, чтобы уязвить его, а на самом деле — что ей до него, не все ли равно? Шел за Санькой и успокаивал себя — дескать, будет он пока жить как живется. Его это дело, и больше ничье.

Что же касается Ани, то именно с этого утра она пропала из квартиры. Предупредила соседку Марию Кондратьевну, чтобы не беспокоилась, и уехала. Висел замок на дверях ее комнаты. В квартире особого внимания на Анин отъезд никто не обратил, мало ли у кого какие обстоятельства в жизни.

Время шло своим чередом. Нелегкое было время первого послевоенного года, и забот у людей было еще куда больше, чем радостей.

Жила Аня несколько дней у своей подружки по строительному батальону, по работе на восстановлении города. Сходна была судьба Любы — так звали подружку. Сходна, да не совсем. У Любы была мать, отец погиб на войне, а мать выжила в блокаду. Много лет работала на мясокомбинате. Может, потому и выжила. Люба потом получила специальность маляра и жила ничего. А вот личной, как говорила она, жизни не имела. И собой будто ничего девчонка, а не заглядывались на нее парни, не звали в кино и на танцы. Но была она неунывающей и верила — придет и ее час, а пока без зависти радовалась удачам других и переживала неладное в их жизни.

Настало у Ани время высказать кому-то все, что наболело. Не было лучше для этого человека, чем Люба, ну и поехала к ней. И как раз мать подруги отправилась на две недели в дом отдыха на Карельский перешеек, в поселок с названием, которое и не выговоришь. Аня и поселилась у Любы. В первую же ночь выложила ей все про свои жизненные дела. Ничего не утаила. Хотелось знать, что скажет подруга, как посоветует жить дальше.

Люба слушала участливо, вздыхала и ахала. Умела она слушать. Даже легче становилось, когда ей расскажешь про свои мытарства.

Потом Люба сказала: "Дуры мы, девчонки! Вот ты жалеешь, все жалеешь, а тебя кто пожалеет? Не справиться тебе с ним, себя только погубишь, и все тут… Беги от него. Лучше будет".

Аня задумалась. Может, именно таких слов она и ждала от подруги, а может, и совсем других. Пожала плечами и как бы про себя сказала:

— Куда же бежать-то, Любка? От себя бежать?

— Комнату сменяй, что ли. Какая же у тебя может быть жизнь с таким человеком?

— Ну а он-то как же, — вдруг сказала Аня, не глядя на подругу. — Пусть, значит, так и катится?

Люба даже ахнула от такого Аниного заявления, покачав головой, продолжала:

— Ой, Анька, боюсь я за тебя. Разве остановишь ты его? Где у тебя силы на то?

Понимала Аня, вряд ли и в самом деле хватит у нее сил совладать с Алексеем, и все-таки вдруг сказала:

— Нет, так нельзя.

А Люба опять поглядела на нее внимательно, так, будто впервые ее увидела, и, будто что-то решив, вздохнула:

— Вижу я — влюбленная ты в него. Ну, тогда — беда.

Аня закрыла лицо руками. Тихо, шепотом, словно боясь, что кто-то услышит:

— Не знаю я, что со мной, Любка…

Люба сочувственно смотрела на нее. Был в ее взгляде и страх за подругу, и жгучий интерес к тому, что творилось в ее душе, а может, и женская зависть.

— Боюсь его, — сказала Аня. — А вот хожу и все думаю, что там с ним, неладным.

Любка рассудила по-своему.

— Ты вот что, — решила она. — Поживи пока у меня. Пройдет время, оглядишься. Ну, а там и само разберется..

Так и жили в те дни. Про свои чувства Аня подруге больше не напоминала. Вместе ходили в кино, пили чай по вечерам под разные разговоры. У Любки тоже историй всяких хватало.

Только чем дольше находилась Аня у подруги, тем все лучше понимала, что никто не может дать ей совета, как разобраться в ее отношениях с Алексеем. Бежать ли, правда, от него куда глаза глядят, вычеркнуть из своего сердца, забыть навсегда, как и не бывало? Или, может быть, поймет он все-таки? Нельзя так, чтобы махнуть рукой… Ведь обещал же, говорил, что станет другим. Неужели же так, ради того, чтобы была с ним… И опять думалось ей по ночам, когда не спалось, как он там живет в своей холодной комнате, что думает про то, куда она делась… Неужели ему все равно?