Небо закрыто льдами(Документальная повесть)

Тихомиров Вениамин Васильевич

— Можно швартоваться, Лев Михайлович. Лед хорош. «Берег» чистый…

Петелин говорит совсем тихо, но полушепот его явственно слышен всем.

Можно швартоваться — значит, через минуту мы будем на льду. На льду Северного полюса!

Попробуйте представить себе, какие переживания принесла с собой эта мысль. Я не берусь описать их. Я знаю, что слов у меня не хватит.

— Сыграть большой сбор всех свободных от вахты!

Жильцов едва сдерживает волнение.

— Приготовиться к выносу на лед Государственного флага!

Посреди ровной площадки небольшим возвышением снежный холм —

место, где будет установлен флагшток.

На торжественные построения положено являться в парадной форме. Сегодня мы этой возможности лишены. Работа не окончена, и некогда снимать робу матросам и офицерам, потому что стоянка будет недолгой.

Замерли ребята в строю. Тихо-тихо. Не скрипнет снег. Только гулко стучит в висках кровь, и от великого волнения трудно дышать, да еще — слепнем от солнца…

— Поднять над Северным полюсом Государственный флаг Союза ССР!

Гремит «ура». Эхо долго не может успокоиться над льдами.

Алым огнем плещется над полюсом флаг, и словно теплеет воздух от этого маленького костра, который вдруг напомнил нам о далекой земле.

— Что я могу сказать вам, товарищи?

Петелин смотрит на нас, и во взгляде его теплота, непривычная для этого молчаливого и скупого на ласку человека.

— Мне трудно найти слова. Да и не передадут они того, что испытываю я сейчас здесь, рядом с вами, на самой «крыше» Земли. Мы взяли ее штурмом. Все было хорошо. И за это большое спасибо всем вам! Вы сделали все, что полагалось и как требовала этого работа. Спасибо!..

Полчаса на отдых.

Полчаса свободного времени.

Рассыпался строй. Зашумели, дав волю радости, смеются кругом, лепят снежки, пробуют каблуками лед, возятся, как мальчишки. И даже Петелин, поддавшись общему возбуждению, сбросив рукавицы, задумчиво мнет в пальцах снежок и улыбается чему-то своему.

Мне хотелось побыть одному. Я отошел в сторонку и долго не мог закурить на ветру — слишком туго набитые папиросы лопались, шурша, в моих пальцах.

Отец когда-то хотел, чтобы я за него сделал все то, чего не успел он сам, чтобы я за него побывал в тех местах, куда война не дала добраться ему.

Я выполнил его волю. Дальше добираться некуда. Отсюда все пути ведут обратно — только на юг.

Как хочется сказать ему это сейчас!

Но случившееся не поправишь. Погибшие не возвращаются.

Ребята дурачились и играли в снежки; собравшись в тесный кружок, отводили душу — плясали «Яблочко».

Совсем рядом с нами, у края полыньи усталым китом покачивался на воде наш атомоход. И я подумал, что если бы мне предложили сейчас перейти на другие корабли — я ни за что бы на это не согласился.

Хорошо ходить на эсминцах — там просторнее кубрики, там палубы всегда открыты солнцу и ветру, там есть где и чем отвести душу, если вдруг станет не по себе: эсминцы — это целые плавучие города.

Я люблю смотреть, когда уходят в море торпедные катера. Там дух захватывает стремительная неукротимая скорость, и, наверное, самые отчаянные из отчаянных ребят

собираются в экипажах этих маленьких суденышек, обгоняющих ветер.

Но мне больше по душе теснота наших отсеков и суровый аскетизм нашей подводной работы.

Наше подводное дело — дело настоящих мужчин.

Я смотрю на могучие, стремительные обводы корпуса атомохода и ловлю себя на том, что думаю о лодке, как о живом человеке, с которым выпало мне делить трудности и удачи, который ни разу не отступился от цели, ни разу меня не подвел.

Как летчики привязываются сердцем к своим самолетам, так и я, чувствую, накрепко прикипел сердцем к своему кораблю.

Без него я не могу представить себе свою дальнейшую жизнь.

Службу на лодках умеют выдержать не все. Не каждому дано выдержать те нагрузки, что выпадают на долю подводника, тот риск, который сопутствует ему всегда, — даже если ему выпадает ходить и на самом совершенном корабле. Не каждому дано выдержать долгое одиночество, долгую оторванность от земли. Не каждому дано быть морским пилигримом.

Но я хочу, чтобы каждый мой день мне было нелегко от борьбы, потому что только когда есть борьба, и преодоление себя, и преодоление препятствий, которых подводнику выделено профессией больше, чем остальным, — только тогда жизнь становится наполненной и обретает истинный смысл.

Я хочу бороздить океаны и сражаться со льдами и глубиной, я хочу пройти на лодке все «белые пятна» океанов — их до сих пор еще немало на картах.

Я хочу этого, наконец, еще для того, чтобы сыну моего будущего сына никогда не нужно было писать писем незнакомым людям, чтобы рассказали они ему пусть то немногое, но известное им об отце, которого он не помнит.

Решение принято. Я не знаю, как судьба моя сложится дальше, но знаю твердо одно: хочу быть подводником.

И мне трудно оставаться наедине с собой, и надо с кем-нибудь поделиться радостью, потому что всегда радость — окончательно принятое решение.

Я подошел к адмиралу. Я рассказал Петелину все — и о завещании отца и о своем решении. Я просил адмирала дать мне рекомендацию для поступления в училище подводного плавания.

— Такую рекомендацию я дам, — Петелин кивнул. — Мне приятно знать, что в семью подводников хочет войти еще один влюбленный в наше дело человек. Думаю, вам не придется жалеть о сделанном выборе, и решение ваше не кажется мне случайным. Вы увидели сами, что такое наша работа, и если даже эти ее тяготы вас не оттолкнули — вы станете подводником. Вернемся из похода — обговорим это еще раз…

Петелин вдруг улыбнулся грустно и добро, и только теперь я заметил, что он уже очень немолод, и как много морщин собралось возле его усталых, морем высветленных глаз.

— Сына я вспомнил, — сознался Петелин попросту. — Он у меня тоже в подводники метит. Заканчивает училище. Встретитесь там вдруг в Ленинграде — ты пожури его… Пишет он редко, а встречаться с ним чаще, чем это пока получается, невозможно. Оба мы люди военные, а служба не так уж много времени оставляет на личную жизнь…

…А в это время, запершись в камбузе, наш кок, Глеб Столбушкин, колдовал над чем-то и гонял из своего «царства» чересчур любознательных, разжигая тем самым любопытство ребят.