Небо
Шрифт:
– А теперь они мертвые, – объяснил боец.
На этих словах его пробило. Половинки обрезанных чувств вернулись. На грудь навалилась чугунная тяжесть.
…Около получаса они собирали тела в старую санитарную палатку, которую Остапов притащил из обоза. Он хотел позвать еще кого-нибудь из бойцов, но Волков с излишней резкостью ответил, что двоих достаточно.
Складывая останки в брезент, он пытался подавить горечь равнодушными мыслями о заботах и делах, которые предстоят. Он всегда так делал, когда терял друзей. Тогда потерю легче переносить. Вот и сейчас он пытался думать о том,
Жутко хотелось закурить сигарету – так хотелось, что сводило челюсти. Но это было самое глупое, что он мог сотворить на открытом со всех сторон речном берегу.
Нужно в спешном порядке собирать еще одну группу. Прямо сейчас будить Савельева или Кикнадзе, их ребят. Собирать, переправлять на ту сторону пока темно, пока есть возможность остаться незамеченными. Савельев и Кикнадзе, неплохие разведчики. Правда не такие, как…
Витя казался целым, только от ушей по щекам тянулись две темные струйки. Осколок вошел в лоб, под волосы. Но не это было главным, а Витины распахнутые глаза, в которых стоял предсмертный ужас. Возможно, Дубенко заметил мину, что падала на них. А может, успел ее почувствовать, как о том говорил Волков. Только предчувствие не спасло. Оно лишь вогнало страх в Витины глаза. Николаич поспешил закрыть их, потому что предсмертный взгляд был лживым и не соответствовал тому человеку, которого все знали.
– Эх, Витя-Витя, – простонал Волков.
Они перетащили тела в погреб, в котором бойцы готовились к походу. Последнему, как выяснилось. Среди запаха прелых овощей в воздухе еще различался табачный дым и, казалось, еще слышался неугомонный голос Сереги Тюрина.
Волков вернулся в блиндаж заторможенным, будто с недосыпу. Проходя через проем, больно ударился о брус косяка. Радист сидел как пришпиленный к табурету, ибо не получил приказ, что операция закончена. Станция работала, из динамика раздавался треск помех. Неуверенным голосом радист передавал в эфир позывные группы, и Волков подумал, что в данных обстоятельствах это выглядит невообразимо глупо.
– Гаси, – глухо приказал он.
Парень обернулся. Лицо было таким, словно кто-то его ударил – несправедливо и больно. Взгляд задержался на руках ротного. Волков посмотрел на свои ладони и обнаружил, что они перепачканы кровью.
Он полез в нагрудный карман за платком и измазал гимнастерку.
В этот момент треск из динамика сделался громче. И сквозь него прорезался голос:
– Земля, Земля, я Небо!
Сидя спиной к радиостанции, молодой радист очумевшими глазами смотрел на командира роты, который замер с окровавленным платком в руках. А позади продолжало раздаваться:
– Земля, Земля, я Небо! Я Небо! Как слышите?..
Парень медленно повернулся к аппарату и с изумлением посмотрел на шкалы настройки, словно видел их первый раз в жизни.
Волков обессилено опустился на лавку.
– Что мне делать? – дрожащим голосом спросил радист.
– Ответь, раз вызывают.
– Небо, Небо, я Земля! – суетно заговорил он, припав к микрофону. – Слышим вас. Слышим!
– Земля… – Помехи потушили голос, но через секунду возник вновь: – …слышим плохо!
– Небо, говорите! Слышим вас нормально!
–
Если бы разорванные тела разведчиков не лежали сейчас в погребе на окраине разрушенной деревни, если бы Волков не оттащил их туда собственными руками, то из этого сообщения он бы понял, что группа Дубенко переправилась через реку и сейчас движется по болотам.
…(а еще он узнал голос Антона-младшего)…
– Поняли вас, поняли! – отвечал радист.
– До связи, Земля!
Голос исчез. Пространство под тяжелым сводом блиндажа вновь наполнилось треском необитаемого эфира. Вещи и люди в помещении осталось прежними: стол, который заняла громоздкая станция, зеленый лицом радист рядом с ней, у дальней стены угрюмый телефон, а посредине он, гвардии старший лейтенант Волков. Все были на своих местах, все выполняли свою функцию.
Но что-то изменилось.
– Что мне делать? – спросил радист.
– То же что и раньше.
– Но… тот боец говорил, что разведчики погибли.
– Кто погиб? Ты что, не слышал? – Волков сердито сверкнул глазами, запихивая платок в карман. – Они сейчас на болотах! Как пройдут, доложатся.
Звонок телефона врезал по нервам.
– Ну как у вас? – раздался из трубки голос начальника разведки.
«Как у нас? – растерянно подумал Волков. – Четыре трупа в овощном погребе, вот как у нас!»
– Реку перешли, – произнес он в эбонитовую чашечку. Сглотнул и добавил: – Сейчас по болотам идут.
– Так это ж хорошо! А почему не докладываешь? Мы тут волнуемся, не случилось ли чего?
Он с удивлением отметил, что руки не дрожат.
– Виноват, товарищ гвардии майор.
– Докладывай, как будет развиваться.
Волков положил трубку, вышел из блиндажа и упал на землю.
Он уже не был уверен в своих словах, сказанных радисту. Он уже не был уверен в том, что слышал голос Антона-младшего, хотя никакой он не младший. Но он не верил. Потому что стоило пройти полторы сотни метров, спуститься в погреб, сдернуть брезент, и перед ним предстанет Витя с искаженным от страха лицом и пробитым черепом. И все иллюзии тут же развеются.
Полежав на земле, он поднялся. Стряхнул с коленей чернозем и вернулся в блиндаж.
Радист продолжал вызывать «небо». Волков прошел мимо него, запалил керосинку – благо чайник стоял на конфорке залитый.
– Чаю будешь?
Радист подпрыгнул на своем табурете.
– Буду, – хрипло отозвался он.
– Вот и молодец.
Лучше всего не думать о погребе. Все шло так, будто ничего не случилось. Вот он заваривает чай, который и собирался заварить. Вот дует в кружку, чтобы остудить чай, а рядом дует в кружку радист, который сперва пить не хотел. Они сидят, дуют на чай и с трепетом ожидают следующего сообщения, которое раздается непонятно откуда и непонятно через что – обломки разбитой РБМ тоже покоились в погребе. Но не думать об этом! Все обстояло так, как и должно. Словно не было кашляющего Остапова, севшего мимо лавки. Словно он сам не собирал останки тел, которые были разбросаны по берегу точно ненужные вещи.