Небратья
Шрифт:
– Охрана, вашу мать! – гаркнул майор Дервич. – Убрать его отсюда! В камеру!
Меньше всего он рассчитывал на галантное к себе отношение. На то они и фашисты. Пытки и избиения – норма для молодого государства, выбравшего демократический путь развития. Но боль Антон не любил. Она мутила разум и рождала немедленное желание поквитаться любыми, даже не самыми симметричными методами.
Его швырнули на нары. Там он вскоре и очнулся – злой, разваливавшийся на куски, исполненный решимости отстаивать свое
Боль и злоба не давали ему думать, прийти к какому-нибудь знаменателю. Что он мог предпринять? Только ждать, огрызаясь и хамя.
Капитан валялся на нарах, когда упитанная работница изолятора снова протащила по проходу черноволосую женщину с челкой. Как видно, это была ее любимая арестантка.
На этот раз Антон лишь покосился на валькирию с дубинкой.
Она сама остановилась, со злобой уставилась на узника, лежащего на нарах, скривилась и прошипела:
– Лежишь, падла? Ну, лежи пока, недолго осталось. Конец тебе скоро, смердючая москальськая морда!..
– Сама дура, – галантно буркнул Антон.
Надзирательница вспыхнула, треснула дубинкой по решетке. Антон даже ухом не повел. Черноволосая арестантка выбралась из своих дум и апатично уставилась на капитана. У нее были красивые карие глаза, но мутные и безразличные, как у наркоманки.
Надзирательница колебалась, поигрывая связкой ключей, но решила не встревать. Она пихнула коленом брюнетку, и странная парочка удалилась.
– Сволочь, – пробормотал Антон, закрывая глаза. – А что, кормить меня тут не собираются? – Он даже не заметил, как опять отрубился.
– Подъем, завтрак! – пророкотал добродушный мужской голос.
Антон открыл глаза. Неужели снова отключился?
Заскрежетала решетка, в узкий проем протиснулся упитанный тип, одетый в штатское, с массивной цепью на шее. Голова у него была выбрита практически под ноль, по толстым губам расплывалась благодушная усмешка.
«Это еще что за квадратный трехчлен?» – подумал Антон.
Ничего похожего на завтрак в руках пришельца не было. За его спиной маячили еще несколько личностей в штатском, но они тоже не походили на официантов.
На всякий случай капитан приподнялся, опустил ноги на пол. Только теперь он отметил, что помнит этот голос.
– Антошка, Антошка, пойдем копать картошку! – пропел толстяк, подходя ближе.
«Картина маслом, – мрачно подумал Антон. – Как я встретил друзей в психиатрической больнице».
– Назар? – неуверенно спросил он. – Слушай, дружище, ты вроде потолстел, да?
– Ладно тебе, – заявил его одноклассник. – Просто поправился немного. А ты все такой же, Антоха, – подтянутый, спортивный. Гарный хлопец, одним словом. – Назар Пригода остановился в двух шагах, подбоченился и принялся с любопытством разглядывать однокашника.
– Так ты типа начальник? – Антон кивнул на безмолвных здоровяков из сопровождения Назара.
– Кто не работает, тот начальник! – подтвердил Пригода. – Нет, расслабься, братуха. Не вырос из меня еще начальник. Так, по мелочам… – Он ударил без предупреждения, снизу в подбородок.
Антон уже догадывался, что ему светит, успел отстраниться. Кулак спецназовца, сжатый до синевы в костяшках, пробил упитанный живот, в котором практически не было мышц, зато сала хватило бы на центнер фарша. Назар изменился в лице, издал ртом тот самый звук, который обычно вылетает из другой части тела, и отлетел к стене.
Момент был эффектный! Толстяк шлепнулся об стену, как комок пластилина. Его глаза сбились в кучку. Он сполз на пол и громко икнул.
Изолятор мгновенно наполнился жуткими воплями. Начались игры патриотов. Разгневанные молодчики – судя по всему, боевики «Державы» – полезли в камеру.
Одного из них, усыпанного веснушками до такой степени, что нормальной кожи почти не было видно, Антон успел приголубить. Тот треснулся затылком о стену.
Остальные повалили его и стали избивать, злобно выкрикивая:
– Жри, поганый москаль! Давись своей блевотиной! Приезжай еще, мы всегда рады!
Антон катался по полу, закрывался руками. Он растратил не все свои силы, пытался сопротивляться.
«Вот я и познакомился с ребятами Кондратюка! Неужели тут все повязаны, и эти подлецы имеют свободный доступ в изолятор СБУ, где могут делать все, что захотят?»
Из коридора прозвучала отрывистая команда:
– Отставить! Утром он нужен для допроса.
Избиение прекратилось. На него смотрели с ненавистью, плевали ему в лицо, но больше не трогали. Похоже, приказы в этой среде выполнялись беспрекословно.
Убрался в коридор конопатый боевик. Он держался за голову и стонал, что с этой тварью еще поквитается.
Двое помогли подняться Назару. Он ковылял, как контуженный, икал на каждом вдохе.
Негодяй, выходящий из камеры последним, плюнул Антону под ноги. Он явно хотел попасть выше, но промахнулся.
– Молодцы, ребята, уже напитались европейскими ценностями, – прохрипел Горденко. – Демократы хреновы, фашня недобитая.
Он с трудом поднялся, держась за отбитый бок, и подумал, что весело проводит время, нечего сказать. Это уже третье по счету избиение, а сколько еще предстоит?
Ничего, капитан спецназа способен постоять за себя. Троим мальчуганам из СБУ придется полежать недельку на больничном. Да и Назару с конопатым подручным надо будет проконсультироваться с медработником.
Несколько минут он, тяжело дыша, сидел на нарах, растирал пострадавший бок и думал:
«Что происходит на воле? Где товарищи? Если отследили мой путь, осадили дом в Жмыхове, замели Скоропада с Григорием Наумовым, Воронца с Кабановым, то это полный провал. Никакой полковник Калашников не придет на выручку хотя бы потому, что никто уже не узнает, какой у парня был конец».