Небывалый господин Оуэн
Шрифт:
— Господин Оуэн…
В серых перчатках! Серых нитяных перчатках! Но зачем?
2
— Мне, пожалуйста, кружку пива, — удовлетворенно выдохнул Мегрэ, выбивая на пол трубку.
Настоящую кружку толстого стекла с удобной ручкой в форме уха, а не эту малюсенькую иностранную бутылочку, бережно перелитую в хрустальный бокал, как подают в «Эксельсиоре».
В кабачке отставной комиссар чувствовал себя в своей тарелке, и сразу взгляд его стал одновременно тяжелым и острым, знаменитый,
Господин Луи сидел рядом с ним с важным видом, в черном костюме, и не проходило минуты, чтобы кто-нибудь не поздоровался с ним, не подошел пожать руку в знак уважения. В этом кабачке, где на цинковой стойке высились горы сандвичей с ветчиной, как ни странно, больше было людей в смокингах и во фраках, чем в куртках, дам в вечерних платьях, чем в выходных костюмах.
Но мужчины в смокингах — это были крупье, во фраках с черными галстуками — менеджеры, а с белыми — профессиональные танцоры, женщины в вечерних платьях — танцовщицы в казино.
— Какие новости? — спросил Мегрэ, оглядывая посетителей; их мирок был ему хорошо знаком.
— Столько новостей, что я тут, на клочке бумаги, записал их. Не хотите переписать для себя?
Мегрэ, сделав знак, что не хочет, короткими затяжками покуривал трубку. Он делал вид, что внимательно наблюдает за тем, что происходит вокруг него, — на самом же деле не пропускал ни слова из рассказа господина Луи.
— Прежде всего, жертва до сих пор не опознана, и отпечатки его пальцев, посланные в Париж по фототелеграфу, в картотеке Дворца правосудия не фигурируют.
Это был молодой человек лет двадцати пяти — двадцати шести, слабого здоровья, регулярно употреблявший морфин. В момент смерти он тоже находился в состоянии наркотического опьянения.
— Нельзя ли предположить, что неизвестный зашел в четыреста двенадцатый номер, разделся, чтобы принять ванну у господина Оуэна, и, потеряв сознание, захлебнулся?
— Нет. На шее и на плечах трупа обнаружены ссадины, полученные при жизни и нанесенные, следовательно, убийцей, которому пришлось удерживать голову жертвы под водой.
— Время смерти установлено?
— Погодите, сейчас посмотрю… Шесть часов утра. Но вот какая любопытная деталь… Вы представляете себе расположение номеров? Сразу за ванной комнатой находится туалет… Он проветривается через форточку 50x50 сантиметров… Так вот, стекло этой форточки в номере четыреста двенадцать было вырезано алмазом, что позволяет предположить, что некто мог проникнуть в номер через нее… Снаружи, как раз рядом с форточкой, проходит железная пожарная лестница. Человек, обладающий достаточной гибкостью, по этой лестнице вполне сумел бы попасть в отель.
— Чтобы войти в голом виде к господину Оуэну и принять у него ванну! — сквозь зубы повторил Мегрэ. — Забавно, вы не находите?
— Я не стараюсь объяснить… лишь повторяю то, что мне сказали.
— Блондинку допросили?
— Ее зовут Жермена Девон… У нее действительно есть диплом медсестры, и до поступления на службу к господину Оуэну она работала сиделкой у другого шведа, господина Стилберга, который год назад умер…
— Естественно, она ничего не знает!
— Абсолютно ничего! Познакомилась она с Оуэном в Париже, куда приехала искать работу. Он нанял ее, и с тех пор она повсюду сопровождала его. Господин Оуэн, по ее словам, совершенный неврастеник, который боится, что сойдет с ума. Его дед и отец умерли в психиатрических лечебницах.
— И, несмотря на это, у него не было лечащего врача?
— Он не доверяет докторам, опасается, что его упекут в лечебницу…
— Как он проводил время, что делал по ночам?
Господин Луи удивленно перелистал свой блокнот.
— Погодите… Такого вопроса ей не задавали… Я что-то не соображу… Разве нельзя предположить, что по ночам он спал?
— Когда мадемуазель Жермена видела хозяина в последний раз?
— Сегодня утром. Она сказала, что зашла к нему в девять часов, как всегда, чтобы подать первый завтрак: ему не нравилось, чтобы его обслуживали слуги отеля.
Ничего необычного она не заметила. Дверь в ванную была закрыта, ей и в голову не пришло заглянуть туда.
Господин Оуэн вел себя как всегда, сидя в кровати, пил чай с тостами и попросил ее съездить в Ниццу и отнести по указанному адресу, на авеню Президента Вильсона, если не ошибаюсь, письмо, которое он взял с тумбочки…
— Где письмо?
— Погодите! Мадемуазель Жермена села на поезд, а на вокзале в Ницце ее ожидала полиция. Письмо лежало у нее в сумочке, вернее, конверт со сложенным чистым листом бумаги. Адреса, указанного на конверте, не существует, на проспекте Вильсона нет трехсот семнадцати домов…
Мегрэ сделал знак гарсону принести еще кружку и некоторое время молча курил, а его собеседник не решался побеспокоить комиссара.
— Ну, дальше? — вдруг спохватился Мегрэ. — Все?
— Простите! Я думал…
— Что вы думали?
— Что вы размышляете, сопоставляете…
Комиссар в отставке пожал плечами: глупо было предполагать, что он способен заниматься такой ерундой!
— Вы плохо информируете меня, Луи…
— Но, комиссар…
— Например, я ничего не знаю об одной очень важной стороне следствия… Признайтесь, ведь полиция интересовалась, кто съехал из гостиницы сегодня ночью?..
— Верно… Но так как это ничего не дало, я совсем забыл об их расспросах… Во-первых, нельзя назвать их отъезды сегодняшними, так как о них предупредили с вечера…
Мегрэ, нахмурившись, слушал внимательно.
— Так, постоялец из сто тридцать третьего, господин Сафт, изысканный молодой поляк, попросил разбудить его в четыре часа утра и в пять выехал из «Эксельсиора» на аэродром, чтобы лететь в Лондон…
— Почему вы решили, что расспросы полиции ничего не дали?
— Человек в ванне умер ведь в шесть утра…