Нечаев: Созидатель разрушения
Шрифт:
Первые предупреждения об опасности близкого ареста передали Нечаеву от Бакунина, [646] Сергей отнесся к ним с недоверием и иронией — бакунинцы добиваются его отъезда из Цюриха, у него у самого имеются друзья в Берне, и они известили бы его о надвигающейся угрозе. Западные революционеры и русские эмигранты после разрыва с Бакуниным и «Процесса нечаевцев» относились к Сергею враждебно, и бежать ему было некуда, повсюду его ожидали бойкот, отсутствие связей.
646
102 Бакунин М. А. Указ. соч. С. 341.
«Незадолго до ареста Нечаева (быть может, за несколько недель или дней), — вспоминал известный народник Д. И. Рихтер, — я с одним из русских студентов (фамилии не помню) сидел в одном ресторанчике в Цюрихе. <…> Я рассказывал об убежище для эмигрантов в Нью-Йорке — «Gastelegarden».
Во время моего рассказа к нам подошел молодой человек, очевидно, сидевший в ресторане недалеко от нас, но которого
647
103 ОР РГБ, ф. 218, картон 1071, д. 31, л. 2.
Нечаев мог подойти к говорившим по-русски из любопытства, желания завязать еще одно знакомство, возможно, у него все же появилось стремление покинуть враждебную и опасную Европу. И начать сначала!
Живя более двух лет вне России, творец «Народной расправы» почти ничего не достиг, все планы рушились в самом начале их реализации, но главное — изоляция, она мучила его более всего. Возможно, он искренне не понимал, почему от него все отворачиваются. Ему не с кем было осуществлять задуманное, прекращались дела, накапливались усталость, раздражение, злость. Идти к кому-нибудь на поклон, в рядовые работники, он не мог. Даже для мнимого побега из Петропавловской крепости зимой 1869 года он придумывал генеральскую шинель, и не ниже. Постоянная боязнь попасться в руки усердно ищущей швейцарской полиции, скрываться от нее становилось все труднее и невыносимее с каждым днем. Почва давно уже стремительно ускользала из-под ног — затравили… Быть может, ему непреодолимо захотелось остановить бесконечное непрекращающееся бегство, порвать с постоянными неудачами, ссорами, интригами, склоками, доказать, всему миру доказать, что он способен на все им выдуманное о себе: тюрьма, в которой он еще ни разу не сидел, а лишь увлеченно рассказывал, как героически совершал побеги (конечно же, не идти в полицию с повинной, а попасть к ней в руки); суд, большой, громкий, публичный процесс, как над его жалкими сообщниками, все в золоте и бархате, холеная публика, французские духи, эполеты, аксельбанты, ордена, и он один, исхудалый, осунувшийся, обличает, а «Правительственный вестник» печатает каждое его слово, и весь мир затаив дыхание внемлет; бунт, и его освобождение, — многое проносилось в его необузданном воображении, в голове, склонной к фантазиям, перепутавшей ложь с правдой. Возможно, он решил, что для него в истории заготовлена единственная настоящая роль, сладостная роль мученика-обличителя, и он к ней готовился.
Нечаев не внял предупреждениям и никуда не уехал, он как бы не замечал скопления в городе полиции, свободно разгуливал по улицам, не опасаясь дневного света, ничего не предпринял, чтобы избежать ареста. Уж очень все это было на него не похоже.
«Адольф Стемпковский, — вспоминал Ралли, — был в то время секретарем интернациональной марксистской секции и, как таковой, сумел втереться в знакомство со всеми эмигрантами, проживающими в Цюрихе; был лично знаком с Бакуниным и близким человеком Грейлиха, главы цюрихских марксистов того времени. При посредстве-то этого Стемпковского русское правительство оборудовало поимку Сергея Геннадиевича». [648]
648
104 Былое. 1906. № 7. С. 145.
После получения доноса Стемпковского в Швейцарию выехал адъютант шефа жандармов майор Николич-Сербоградский. Выбор Николича-Сербоградского не был случайным. В секретной полиции знали, что Нечаев вынужден выдавать себя за серба, так как бежал из России с паспортом сербского гражданина. Жандармский майор был сербом и владел родным языком. В Базеле он появился 19 июля 1872 года и тут же принялся за разработку плана задержания Нечаева, для чего вызвал из Цюриха сотрудника швейцарской полиции Зега, оплачиваемого русскими властями, а затем Стемпковского. Проинструктировав Зега, обстоятельно поговорив со Стемпковским, пообещав ему беспрепятственное возвращение в Россию и вознаграждение за поимку Нечаева, жандармский майор отпустил их обратно, а 26 июля прибыл в Цюрих и сам. Ему обещали показать Нечаева, но этого не произошло. Осмотрев улицы, примыкавшие к месту, намеченному для захвата преступника, переговорив со Стемпковским и условившись о дальнейших действиях, Николич-Сербоградский вернулся в Берн. Там он встретился с русским посланником в Швейцарии князем М. А. Горчаковым и просил его обратиться к Федеральному правительству за содействием при задержании Нечаева. 29 июля утром в Базель приехал Стемпковский. Николич-Сербоградский обсудил с агентом детали предстоящего ареста и пообещал, в случае удачи, пять тысяч рублей золотом. В тот же день, сев в разные вагоны поезда, они выехали в Цюрих. Адъютант шефа жандармов явился к президенту Цюрихской кантональной полиции Пфеннингеру, предъявил ему документы и попросил помочь при аресте Нечаева.
В предместье Цюриха Геттингене находилась небольшая харчевня «Muller Caffe Haus». В ней, по утверждению Стемпковского, он назначил 2 августа в час дня Нечаеву встречу. Часом раньше в Геттинген прибыли Николич-Сербоградский, швейцарский майор и с ним восемь переодетых жандармов. Доносчик уже сидел в ресторанчике с членами Интернационала Г. Грейлихом и О. Реми и пил кофе. Пятеро жандармов заняли соседние столики, трое расположились снаружи. Как только Нечаев вошел в харчевню, Стемпковский
В тот же день Николич-Сербоградский докладывал П. А. Шувалову, что при обыске у Нечаева обнаружили «шестиствольный отличный большой револьвер (все стволы заряжены), два бумажника, в коих записано много имен высших сановников Российской империи, два письма — одно на французском, другое на русском языке (ответ на сие последнее письмо просят Нечаева дать через посредство редакции «Биржевых ведомостей»), пять экземпляров новой революционной программы на польском языке и четыре конверта с адресами… Кроме того, найдено несколько записок, между прочим, одно на имя M-lle Herzeana, Paris, и, наконец, старый кожаный кошелек, где было 1 франк 40 центов, и старый же средней величины складной ножик». [649]
649
105 Кантор Р. М. Указ. соч. С. 134.
На городской гауптвахте Нечаев заявил, что он серб, но, когда Николич-Сербоградский заговорил с ним по-сербски, ни на один вопрос ответить не смог. Тогда адъютант шефа жандармов объяснил ему, что русскому и швейцарскому правительствам безусловно известно, кто он.
Весть об аресте Нечаева быстро распространилась по городу. Грейлих и Реми прибежали к Д. И. Рихтеру и рассказали о случившемся, тот отправился с новостью к В, Н. Смирнову, но он случайно встретил Нечаева на улице и все понял. [650] Русские, польские, немецкие и французские эмигранты произвели расследование случившегося и решили устроить над предателем товарищеский суд. Турский, живший с Нечаевым на одной квартире, рассказал, что тот нуждался в деньгах, и Стемпковский пригласил его на свидание, обещая помочь найти работу. «Суд объявил Стемпковского шпионом и постановил исключить из всех обществ, членом которых он состоял». [651] Предатель на суд не явился, он попросил зашиты у кантональной полиции, которой оказывал эпизодические услуги. [652] Вскоре Стемпковский навсегда покинул Цюрих. Российские власти не выполнили обещания, решение вопроса о выдаче ему русского паспорта откладывалось, Шувалов колебался и не докладывал о нем царю. 4 февраля 1873 года Горчаков писал в Петербург:
650
106 См.: (Рихтер Д. И.) Арест С. Г. Нечаева в Цюрихе // Былое. 1906. № 7. С. 147. Подп.: Д-ъ.
651
107 Там же. С. 149.
652
108 См.: Кантор Р. М. Указ. соч. С. 132.
«Вчера поляк Витольд Скржинский, кондитер, приехавший из Цюриха, сделал четыре револьверных выстрела в Стемпковского и его семью, в их квартире, но никого не ранил. Это месть комитета за Нечаева. Федеральные муниципальные власти города Берна в большом волнении; преступник скрылся». [653] Покушение, возможно, инсценированное пострадавшим, ускорило решение судьбы предателя. Стемпковский состоял секретным агентом III отделения с конца пятидесятых годов. Его участие в Варшавском восстании 1863 года и последующее бегство в Европу были не что иное, как выполнение заданий полицейских властей. Иногда его сильно заносило, он переигрывал настолько, что начальство выражало ему свое неудовольствие, так было в Варшаве и Цюрихе, где шпион переусердствовал в своих революционных выходках. Монарх простил ему эти прегрешения, но полицейские власти ехать в Россию Стемпковскому не позволили. Он продолжал выполнять поручения III отделения, а затем Департамента полиции. В 1883 году новый глава политического сыска империи Г. К. Семякин отчислил его из Заграничной агентуры, так как он «вполне бесполезен» и «даже вреден». [654]
653
109 Там же. С. 150.
654
110 Cм.: там же. С. 151.
Русская эмиграция в Цюрихе и Женеве выразила протест швейцарским властям, арестовавшим Нечаева. Подписавшие его Бакунин, Озеров, Ралли и другие неопровержимо доказывали, что Нечаев совершил политическое преступление и поэтому швейцарское правительство не должно передавать его в руки русских полицейских властей. П. Л. Лавров от подписания протеста уклонился. [655] Заступничества эмигрантов были оставлены без внимания.
После получения известия об аресте Нечаева III отделение приступило к действиям, имевшим целью вынудить швейцарское правительство передать опасного уголовного преступника русским властям. 18 августа 1872 года товарищ главноуправляющего III отделением граф Н. В. Левашев направил управляющему Министерством юстиции О. В. Эссену письмо следующего содержания:
655
111 Итенберг Б. С. П. Л. Лавров в русском революционном движении. М., 1988. С. 114–115.